Урок анатомии: роман; Пражская оргия: новелла - [65]
— Вернусь через десять минут, — сказал он ей. — Только зайду перепихнусь.
Он направился к старику, все еще понапрасну подметавшему ступени.
— Мистер Фрейтаг!
— Да. А вы кто? В чем дело?
Даже в ступоре Цукерман понял, о чем он. Кто умер, где тело? Какая страшная катастрофа, спрашивал старик, забрала очередного его возлюбленного и незаменимого родственника? Они из другой эпохи, эти еврейские старики, это не наша эпоха, они живут и любят не так, как мы, а так, как мы себе не пожелаем, потому что для нас это было бы ужасно, однако из-за того, что они пережили, мы им сострадаем: столько страха в их лицах.
— Натан Цукерман. — Чтобы назвать себя, ему пришлось приложить усилия и на миг сосредоточиться. — Цук, — добавил Цукерман.
— Боже мой, Цук! А Бобби дома нет. Бобби на занятиях. Мама Бобби умерла. Я потерял жену.
— Я знаю.
— Ну конечно! Мои мысли — они где угодно. Только не там, где я. Мои мысли — они повсюду раскиданы.
— Я отвезу вас на кладбище.
Мистер Фрейтаг попятился назад и чуть не упал, споткнувшись о ступеньку. Быть может, он учуял запах спиртного, или же вид длинной черной машины на него так подействовал.
— Это моя машина.
— Цук, это целый корабль! Боже мой!
— Я сорвал куш, мистер Фрейтаг.
— Бобби мне рассказывал. Вот ведь замечательно! Вот оно как!
— Давайте поедем, — сказал Цукерман. — Прямо сейчас.
Если он не вернется в машину, рухнет вот тут.
— Но я жду Грегори. — Он задрал рукав и посмотрел на часы. — Он будет дома с минуты на минуту. Боюсь, как бы он не упал. Он всюду бегом, бегом. Никогда под ноги не смотрит. Если что с мальчиком случится… Мне надо солью посыпать — пока он не пришел. Лед не образуется, если под снегом соль. Она разъедает снизу. Ой, а шапка-то где? Цук, вы же без шапки!
Войдя в дом, Цукерман добрался до стула и сел. Мистер Фрейтаг говорил из кухни:
— Эта грубая кристаллическая соль, кошерная соль… — Последовали пространные рассуждения о соли.
Шерстяной индейский ковер. Тиковая мебель. Лампы Ногучи.
Чикагский шейкеризм.
Однако кое-каких вещей не хватало. На уровне глаз — светлые пятна на местах, где прежде висели картины. Дырки в штукатурке — там раньше были крючки. Раздел имущества. Картины забрала жена. И пластинки тоже. На полках под проигрывателем осталось только четыре в порванных потрепанных конвертах. Книжные полки в гостиной тоже были разграблены. Похоже, целиком и полностью Бобби получил только Грегори.
Цукерман прилагал все усилия, чтобы видеть, где находится, — чтобы быть там, где находится, хотя его здесь не было. Спальня Грегори. Мистер Фрейтаг открыл дверь шкафа.
— Он не из тех нынешних ребяток, кто за собой не следит. Он у нас аккуратист. Всегда причесан безукоризненно. Одевается прекрасно. Вы только посмотрите на рубашки. Синие в ряд, коричневые в ряд, полосатые с одной стороны, клетчатые с другой, однотонные посередине. Все идеально.
— Хороший мальчик.
— В душе он чудесный мальчик, но Бобби вечно занят, а мать, увы, никак его не наставляет. Она и себя никак не могла наставить, тем более его. Но с тех пор как я здесь, я над ним работаю, и вот что я скажу: кое-какой результат есть. Вчера утром мы сидели тут, в этой комнате, вдвоем, и я рассказывал ему о его отце. Как Бобби учился. Как помогал в магазине. Видели бы вы, как он слушал. «Да, дедушка, да, я все понимаю». Я рассказывал, как начал торговать сумками, как мы с братом бросили школу и пошли работать в кожевенную мастерскую — надо было отцу помогать, в семье-то восемь человек. А было мне четырнадцать дет. Как начался Кризис, я обзавелся тележкой и в выходные и вечерами ходил по домам, продавал тогда еще довольно убогие сумки. Днем крутил в пекарне халы, а вечером ходил с тележкой. И знаете, что он мне сказал, когда я закончил? Он мне сказал: «Тяжелая у тебя была жизнь, дедушка». У Бобби своя работа, у меня своя. Вот что я понял, когда сидел с нашим мальчиком. Я снова стану отцом. Кому-то надо этим заниматься, вот я и буду. — Он снял пальто и снова посмотрел на часы. — Подождем, — сказал он. — Еще пятнадцать минут, до десяти, и, если он не появится, поедем. Не понимаю! Я всем его друзьям позвонил. У них его нет. Где он ходит по ночам? Куда ездит? Как мне узнать, все ли с ним в порядке? Садятся за руль, а куда катят — сами не знают. Машина у него — сплошное расстройство. Я Роберту сказал: «Не надо ему никакой машины!»
И тут он расплакался. Сильный, крупный мужчина, такой же темноволосый, как Бобби, правда, от горя сильно поседевший. Он всем существом пытался сдержать слезы: по его плечам, по груди, по мясистым рукам, которые во времена Депрессии крутили халы, было видно, что он презирает себя за слабость, готов все вокруг разорвать в клочья. На нем были клетчатые штаны и новая красная фланелевая рубашка — так одевается человек, который не желает, если есть силы, ничему покоряться. Но сил не хватало.
Они сидели на кровати Грегори, под огромным плакатом с татуированным десятилеткой в очках с зеркальными стеклами. Комната была маленькая, теплая, и Цукерману хотелось одного — забраться в кровать. Он качался на волнах, взлетал на гребень, к свету, а потом опять нырял в пучину ступора.
«Американская пастораль» — по-своему уникальный роман. Как нынешних российских депутатов закон призывает к ответу за предвыборные обещания, так Филип Рот требует ответа у Америки за посулы богатства, общественного порядка и личного благополучия, выданные ею своим гражданам в XX веке. Главный герой — Швед Лейвоу — женился на красавице «Мисс Нью-Джерси», унаследовал отцовскую фабрику и сделался владельцем старинного особняка в Олд-Римроке. Казалось бы, мечты сбылись, но однажды сусальное американское счастье разом обращается в прах…
Женщина красива, когда она уверена в себе. Она желанна, когда этого хочет. Но сколько испытаний нужно было выдержать юной богатой американке, чтобы понять главный секрет опытной женщины. Перипетии сюжета таковы, что рекомендуем не читать роман за приготовлением обеда — все равно подгорит.С не меньшим интересом вы познакомитесь и со вторым произведением, вошедшим в книгу — романом американского писателя Ф. Рота.
Блестящий новый перевод эротического романа всемирно известного американского писателя Филипа Рота, увлекательно и остроумно повествующего о сексуальных приключениях молодого человека – от маминой спальни до кушетки психоаналитика.
Филип Милтон Рот (Philip Milton Roth; род. 19 марта 1933) — американский писатель, автор более 25 романов, лауреат Пулитцеровской премии.„Людское клеймо“ — едва ли не лучшая книга Рота: на ее страницах отражен целый набор проблем, чрезвычайно актуальных в современном американском обществе, но не только в этом ценность романа: глубокий психологический анализ, которому автор подвергает своих героев, открывает читателю самые разные стороны человеческой натуры, самые разные виды человеческих отношений, самые разные нюансы поведения, присущие далеко не только жителям данной конкретной страны и потому интересные каждому.
Его прозвали Профессором Желания. Он выстроил свою жизнь умело и тонко, не оставив в ней места скучному семейному долгу. Он с успехом бежал от глубоких привязанностей, но стремление к господству над женщиной ввергло его во власть «госпожи».
В романе известного венгерского военного писателя рассказывается об освобождении Будапешта войсками Советской Армии, о высоком гуманизме советских солдат и офицеров и той симпатии, с какой жители венгерской столицы встречали своих освободителей, помогая им вести борьбу против гитлеровцев и их сателлитов: хортистов и нилашистов. Книга предназначена для массового читателя.
Джим Кокорис — один из выдающихся американских писателей современности. Роман «Богатая жизнь» был признан критиками одной из лучших книг 2002 года. Рецензии на книгу вышли практически во всех глянцевых журналах США, а сам автор в одночасье превратился в любимца публики. Глубокий психологизм, по-настоящему смешные жизненные ситуации, яркие, запоминающиеся образы, удивительные события и умение автора противостоять современной псевдоморали делают роман Кокориса вещью «вне времени».
Книга калужского писателя Михаила Воронецкого повествует о жизни сибирского села в верховьях Енисея. Герои повести – потомки древних жителей Койбальской степи – хакасов, потомки Ермака и Хабарова – той необузданной «вольницы» которая наложила свой отпечаток на характер многих поколений сибиряков. Новая жизнь, складывающаяся на берегах Енисея, изменяет не только быт героев повести, но и их судьбы, их характеры, создавая тип человека нового времени. © ИЗДАТЕЛЬСТВО «СОВРЕМЕННИК», 1982 г.
ОТ АВТОРА Три года назад я опубликовал роман о людях, добывающих газ под Бухарой. Так пишут в кратких аннотациях, но на самом деле это, конечно, не так. Я писал и о любви, и о разных судьбах, ибо что бы ни делали люди — добывали газ или строили обыкновенные дома в кишлаках — они ищут и строят свою судьбу. И не только свою. Вы встретитесь с героями, для которых работа в знойных Кызылкумах стала делом их жизни, полным испытаний и радостей. Встретитесь с девушкой, заново увидевшей мир, и со стариком, в поисках своего счастья исходившим дальние страны.
В этой книге, которая будет интересна и детям, и взрослым, причудливо переплетаются две реальности, существующие в разных веках. И переход из одной в другую осуществляется с помощью музыки органа, обладающего поистине волшебной силой… О настоящей дружбе и предательстве, об увлекательных приключениях и мучительных поисках своего предназначения, о детских мечтах и разочарованиях взрослых — эта увлекательная повесть Юлии Лавряшиной.
Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.