Уран. Роман-реконструкция - [41]

Он сказал ей всего-то несколько слов, взял за руку, предложил прокатиться с ледяной горки. И она подчинилась, хотя никому из местных парней не позволила бы такой вольности. Воспоминания о том дне крепко соединились в ее душе с мечтой о поездке в чужой закрытый город на праздник Первомая.

Старшие классы школы, в которой училась Эльзе, готовились принять участие в праздничном шествии на Комбинате, отметить открытие нового клуба. Рисовали буквы на красном кумаче, шили повязки и банты. Матушка нахмурилась, когда впервые услышала о празднике. Отрезала коротко: «Ты не поедешь. Скажем, что была больна».

Но Осе и Вайдо заявили, что должны идти на первомайскую демонстрацию вместе с другими работниками, чтобы отметиться в списках. На счастье, директор школы Рикель, уважаемый в волости человек, встретил матушку на почте и попросил отпустить Эльзе вместе с братьями.

За ужином мать пересказала этот разговор. Вздохнула.

— Как бы не заморочили вам головы этими лозунгами и речами. Ладно, поезжайте. Только сестру не отпускайте от себя!

На другой день, растирая вареный горох для начинки пирога, мама рассказывала Эльзе:

— Раньше, до первой войны, русские ходили вокруг церквей с иконами и хоругвями — такие вышитые полотнища на высоких палках. Нынче на этих же палках они носят портреты Сталина, Ленина и прочих безбожников. А в нашей церкви только Бог на распятии. Молимся мы не картинкам, а истине. Знаешь почему?

Девочка молча покачала головой.

— Потому, что русские хоть на словах и приняли христианскую веру, но на деле так и остались язычниками. Поклоняются идолам, приносят им жертвы. И Майский день — вовсе не советский, а древний праздник поганого лесовика Ярилы. Прежде его справляли тайно в лесу бесстыдные бабы и девки, бегая голышом с молодыми парнями. Водили хороводы, прыгали через костры. Огонь весны разжигал в телах плотский жар, лесная нечисть тянула в чащу, доводила до беды.

Слушая мать, Эльзе с замиранием вспоминала страшные минуты, когда Ищенко подстерег ее на тропинке у Каменного ручья и потащил в болото. Верно, тогда, на исходе февраля, шофера обморочили болотные духи пробуждающейся весны. Может, и правда вселился в него леший Ярило, злой и могучий тролль?

— Мама, зачем же девушки ходили в этот лес? Как не боялись они помрачения?

— Знай, голубка, девушки тоже слышат зов природы. И ты, когда повзрослеешь, почувствуешь весеннее волнение. Дай бог, встретится тебе хороший парень, добрый и работящий. Он придет к нам в дом со своими родителями и сватами. Сыграем свадьбу — как недавно Пуринги выдали свою дочку за того рыбака из Кохла-Ярве.

Прежде Эльзе не держала секретов от матери и теперь ощутила острую вину за свои тайные мысли. Встала, захлопотала по дому, чтоб матушка не видела ее лица. Слышала, как горят щеки — ведь и правда на празднике у соседей Эльзе мечтала о такой же свадьбе, хотела сидеть на месте невесты в белом венке из цветов. Вот только женихом представляла не местного парня, а того чужака с ясным румяным лицом, который внушил ей смелость крепко стоять на ногах, съезжая с горки.

Мыслями о юноше из дальнего края под названием Москва-столица Эльзе будто заранее предавала мать, отца и братьев. Зачем хранила в памяти образ пришлого чужака, сына врагов ее земли? Зачем выдумала, что он веселей и красивей всех парней в их бедной округе?

Эльзе помнила, как в былые времена отец за столом читал псалмы по ветхому, с тонкими листочками, лютеранскому молитвослову. Толковал детям темные места, поминал, как часто Враг человеческий приходит в обличии красоты и соблазна.

И матушка твердила то же:

— Главное, дочка, не дай себя обмануть, заморочить, — пристально смотрела, подбивая тесто горстью муки. — Чужие люди с виду ласковы да приветливы, а в сердце носят змею. Особенно те, что просят о тайных встречах, скрываются от родных. Таким мужчинам нельзя доверять. Оплетут, обманут и оставят тебя глотать горькие слезы.

Испуганной птичкой сжалась Эльзе. Пыталась вспомнить молитву, которой учил отец. «Предаю себя, мое тело и душу, все, что есть у меня, в Твои руки. Святой твой ангел да будет со мною». Но вместо ангела мысленным взором снова видела ясноглазого мальчика, который в солнечный февральский день прокатился вместе с ней с ледяной горы.

В ночь перед Майским днем Эльзе почти не спала, всё представляла красивый город, о котором только слышала из рассказов Осе и Вайдо. Какой этот клуб — наверняка больше и красивей, чем их школа с актовым залом? Каких людей она увидит — злых и страшных, как Ищенко, как солдаты и лагерные охранники? А может, добрых, как русские учительницы, как соседка, служащая на почте? Встретит ли ясноглазого Павла? Ведь тогда, в школьном дворе, он обещал, что приедет к дяде на Первомай. А если встретит и не узнает ее? Что ему хуторская девчонка, с которой и говорил-то всего несколько минут?

В Москве, она слышала, женщины ходят в тонких чулках и крепдешиновых блузках. А у нее всего-то два шерстяных платья, сто раз перешитых и перелицованных. И пальтишко совсем износилось, из рукавов торчат худые запястья. Да и сама она бледная, худенькая, с руками, загрубелыми от домашней работы. Ей ли равняться с краснощекими актрисами, певицами, делегатками съездов, которыми полна Москва? — Их видела Эльзе, украдкой листая в библиотеке советские журналы.