Барский дом в усадьбе Ясная поляна. Терраса на каменном фундаменте, где в хорошую погоду хозяева и гости завтракают, обедают и пьют чай. Двор окружен молодыми деревцами. Ранняя весна.
На террасе Софья Андреевна, нарядная и еще свежая дама, сидит за швейной машинкой, строчит блузу для мужа.
Во дворе появляется Александра Львовна, у нее в руках пакет с письмами и газетами. За ней идет Булгаков с небольшим чемоданом.
Александра Львовна(Булгакову). Мама будет вас допрашивать, готовьтесь. Она здесь хозяйка. Вы, наверное, знаете, что с тех пор как отец отказался от собственности вся Ясная Поляна – усадьба, лес, земля – формально принадлежат ей одной…
Софья Андреевна. Саша, это ты? Встретила? Что ж так долго? Ну, поднимайтесь же ко мне!
Александра Львовна и Булгаков поднимаются на террасу.
Александра Львовна. Вот, мама – Валентин Федорович Булгаков, новый секретарь.
Софья Андреевна величаво протягивает руку Булгакову, он склоняется в небольшом поклоне.
Софья Андреевна (обращаясь к секретарю). Как вы доехали, Валентин Федорович?
Булгаков. Спасибо, хорошо.
Александра Львовна (матери). Представь, какое варварство у нас повсюду! Там приехали синематографщики с аппаратами. Хотели снимать поезд и вокзал, так жандарм им не позволил. Надо писать тульскому губернатору – без его разрешения, видите ли, никак нельзя!
Софья Андреевна. Что ж, у них свой порядок.
Александра Львовна. Да ведь это же дикость, мама! Это только у нас могут придумать!
Софья Андреевна. Не понимаю, что ты так разволновалась. (Булгакову.) Мужу сегодня нездоровится, он прилег отдохнуть. Я часто забываю, что ему скоро восемьдесят два года, и в таком возрасте неизбежны дряхлость и болезни… А вам сколько лет?
Булгаков. Мне двадцать три года.
Александра Львовна. Мама, господин Булгаков, верно, устал с дороги. Я велю подать чай.
Александра Львовна уходит.
Софья Андреевна. А вот я никак не могу чувствовать себя старой! Все осталось молодо: и моя впечатлительность, и душа, и рвение к труду, и желание веселиться!.. Так вы, Валентин Федорович, прямо из Москвы?
Булгаков. Да.
Софья Андреевна. Как бы я хотела вырваться в Москву, хоть бы на несколько дней! Сейчас сезон концертов в консерватории, а я безумно, упоенно люблю музыку! Признаться, и не только музыку, а и весь этот светский блеск, highlife, красивые наряды, изобилие цветов, учтивые и изысканные манеры… (С горячим интересом.) Расскажите же, что там, в Москве?
Булгаков. Третьего дня на Арбатской площади солдат не отдал чести пьяному офицеру, и офицер шашкой зарубил его до смерти.
Софья Андреевна(вздохнув). Ужасно! И как много стало таких случаев… Наша русская жизнь очень грустна, не правда ли?
Булгаков. Это результат жестокой деятельности правительства, которое останавливает всякое движение жизни в народе!
Софья Андреевна. А сколько было пожаров нынешней зимой! Вот еще сегодня утром приходили из Мясоедова погорелые, и я дала им по семи рублей на двор. Впрочем, что ж вы стоите…
Булгаков садится. Софья Андреевна берет недошитую блузу.
Софья Андреевна. Как видите, Валентин Федорович, мы тут живем простой трудовой жизнью. Встаем на заре, ложимся рано. Утром пьем кофе с оладьями, большой завтрак у нас в два часа, обед в половине седьмого. Лев Николаевич утром работает у себя наверху, и выходит обычно только к завтраку. Все в этом доме делается для его пользы и удобства. Для него и Саши готовят отдельные блюда, а мы, простые смертные, едим мясо, рыбу, яйца и молоко.
Булгаков. Я тоже вегетарианец.
Софья Андреевна. Это, может быть, похвально, и понравится ему, но если бы вы были женщиной, вы бы поняли, как эти привычки усложняют жизнь хозяйки. Вечно придумываешь для них кушанья – то суп с рисом на грибном бульоне, то пюре из спаржи, то артишоки… Ведь одним хлебом с луком нельзя кормить, хоть они и заявляют, что ели бы! Ещё он любит мед, сушеные фрукты. Хорошо, если лето, а зимой как всё это дорого! К тому же такая еда производит брожение в желудке, а питания никакого, и он худеет. Маша, наша вторая дочь, умерла от вегетарианства.
Возвращается Александра Львовна.
Александра Львовна. Что ты говоришь, мама! Маша умерла от тифа!
Софья Андреевна. Тиф – только последствие. Она с детства была слабой и болезненной, я её всячески ограждала. Но когда она вышла замуж, тут уж я ничего не могла сделать. (К Булгакову). Толстовцы всё обращают в фанатизм, Валентин Федорович, и сейчас её возвели в какие-то героини – что она работала до изнеможения, лечила крестьянок, учила грамоте бедных детей. А я вспоминаю, как приезжала к ним в именьеце. Нищая обстановка, отвратительная еда. Ей всего тридцать пять лет, а она сгорбленная, худая, как старуха. И нервная, с всегда готовыми слезами – они не дружно жили с мужем.
Александра Львовна. Мама, ты бы хоть мертвых пожалела!