Уран для Хусейна - [27]

— Знаешь, в меня один дурачок влюбился. Хочет жениться и в Швейцарию увезти. Мишки, мужа моего бывшего, приятель.

Сашка не удивился. Не на Луне же Лена все годы жила. А то, что подругу любят, даже потешило самолюбие.

— Почему ты его дурачком считаешь? Если тебя выбрал — вкус имеет. И деньги, если на Швейцарию замахнулся. Он что, живет с тобой, миллионер этот?

— Не было у нас ничего. — Ленин голос звучал убедительно, однако Сашка не поверил. Хотя, было или не было, значения не имело, он твердо знал, что любит Лена его одного. — Просто каждый вечер ко мне в магазин приходит, домой провожает. Ой, такое колье подарил, — всплеснула она руками, — жалко даже возвращать. Он и сейчас, наверное, под дверью сидит.

— Так поехали, зачем человека изводить. Вежливо извинимся, и все дела. А что за колье?

— Увидишь, — пообещала Лена и начала одеваться. — Ты прав, зачем здесь оставаться, когда свой дом есть.

Сэту оставили записку и, поймав на проспекте такси, отправились на Зеленый Луг. Бэбика под дверью, естественно, не оказалось. К тому времени он уже успел вернуться к Мишке.

Дорога пробудила в обоих желание, и, вихрем ворвавшись в квартиру, они рухнули на диван, разбросав по сторонам сорванную на ходу одежду. Только спустя полчаса к Сашке вернулась способность соображать.

— Да, девушка, с вами не соскучишься. Теперь, что ли, до конца дней дальше трех метров от постели не удаляться?

— Можно и без постели обойтись, — засмеялась Лена, — пойдем в ванную, убедишься.

Из ванной они выбрались только через час. Сашка с трудом дотащился до кресла, уселся, заворачиваясь в махровый халат, тут же треснувший на его могучих плечах, и вспомнил:

— Ленка, о каком колье?..

— Обернись. — Он вскинул голову и обомлел. Отражаясь в свете торшера, камни играли вполсилы, но все равно способны были оглушить любого, кто хоть капельку смыслил в драгоценностях. Сашка кое-что смыслил — некогда увлекался ювелирным искусством всерьез.

— Фуфло поди, — недоверчива улыбаясь, он приблизился к застывшей в позе фотомодели подруге, — феониты в мельхиоре.

— Да нет же, платина, бриллианты и бирюза. — Лена повернулась так, чтобы свет лучше падал на ее грудь. — Эдику они от деда остались.

— Он что, внук Брежнева? Или дедушка в восемнадцатом году Патриаршью ризницу ограбил?

Сашка осторожно снял с Лены колье и подошел к торшеру.

— Включи-ка люстру.

Да, камни были явно настоящими, и он понял, что держит в руках тысяч сто долларов.

— Та-ак. — Сашка подбросил колье на ладони и поискал глазами сигареты. — Теперь давай-ка, милая, рассказывай.

— Что рассказывай?

— Все. Что за Эдик, какой это дед ему такие игрушки в наследство оставляет… Короче, все, что о нем знаешь…

Бэбик бросил пить. Мишка, решивший, что виной тому послужила охватившая собутыльника любовь, пытался доказать необдуманность этого невероятного поступка, уверяя приятеля в лояльности бывшей супруги к алкоголизму близких. По его мнению, Лена не терпела лишь явной измены, а на бытовое пьянство смотрела пусть искоса, но с пониманием.

Однако Бэбика словно подменили. Ко всему, в последнее время он стал серьезен и замкнут, совсем как в недавнем прошлом, когда вел жизнь угрюмого затворника. Напрасно Мишка ежедневно тормошил его, надеясь добиться пояснений, Бэбик отмалчивался и загадочно улыбался. Заодно посоветовал Мишке не шустрить в поисках человека, способного посодействовать с выездом. Коротко обмолвился, что все теперь сделает сам, а на вопрос — каким образом? — даже не ответил.

Причина всех этих странностей была настолько поразительной, что поведение Бэбика вполне оправдывалось. В одночасье шагнуть из привычного в параллельный мир, прежде виденный лишь в шпионских фильмах, в само существование которого верилось с трудом, — такое суждено не каждому. Оттого-то и случаются в неподготовленных к резким поворотам судьбы головах замыкания клемм и подвижки мозговой коры.

Началось все теплым весенним вечером дней десять назад. Когда, расставшись с Леной — она торопилась к какой-то заболевшей подруге и от прогулки после ужина в «Планете» отказалась, — Бэбик возвращался домой, у подъезда его окликнули. Широкоплечий мужчина лет тридцати пяти, с уверенным приятным лицом, возник из темноты, как призрак. Успокоив струхнувшего Бэбика, он представился:

— Валентин Петрович Черепцов… Не волнуйтесь, Эдуард Борисович, я из КГБ, вот удостоверение. — Перед глазами на мгновение распахнулась продолговатая книжечка, но рассмотреть в потемках тот ничего не успел. Мужчина ткнул удостоверение в карман и доверительно взял Бэбика под руку. — Здесь разговаривать неудобно, может быть, пригласите к себе?

— П-п-пойдемте, — забуксовал Бэбик, представляя одиночную камеру гэбэшного подвала — иное просто в голову не шло, — и покорно вошел в подъезд, вежливо, но настойчиво подталкиваемый незнакомцем. Валентин Петрович с любопытством наблюдал, как хозяин квартиры дрожащими пальцами воевал с дверными замками, внутренне холодея от мысли: а вдруг не КГБ — даст в прихожей по макушке, и сливай воду. Но все обошлось, агрессивности гость не проявлял. Наоборот, его жесткое лицо стало вдруг удивительно обаятельным, и, повесив плащ на вешалку, он намекнул, что беседа предстоит долгая, не мешало бы скрасить ее чашечкой чаю или кофе.