Ураган в сердце - [50]

Шрифт
Интервал

Он получил с дюжину, если не больше, подобных прощупывающих предложений от других компаний: успех товаров «Крауч карпет» привлекал широкое внимание в набиравших силу отраслях производства ковров и предметов домашней обстановки, – однако впервые за все время он что-то предпринял в ответ на одно из них. Отвечать письмом не стал, зато позвонил по телефону, и когда его догадка про «Дженерал карпет» подтвердилась, то, казалось, сама судьба всем и распорядилась: переход на новую работу вырисовывался так ясно, что написание личного резюме выглядело ненужной докукой, а предварительное собеседование в конторе агентства – пустой тратой времени.

Сам он никому – даже Кэй – о предложении «Дженерал карпет» не говорил, но тем не менее слух до мистера Крауча дошел. Уже на следующее утро он был вызван в кабинет президента и обвинен в шашнях с конкурентами, самом серьезном из преступлений по кодексу Крауча. Отвечая на чувства, слишком сложные, чтобы в них быстро разобраться, Джадд обошел стороной честное утверждение, что он не выдал никаких тайн про операции «Крауч карпет», прибегнув в защите к весьма замысловатому способу, который какими-то нехожеными путями вывел его на разговор о Роджере Старке. Хотя впоследствии сам Джадд не мог припомнить, что он действительно высказался в таком духе, мистер Крауч все равно понял так (явно как первое ошарашивающее откровение), будто все в компании полагают, что он отрекается в пользу Старка. Редко когда Джадд видел босса таким расстроенным. Гнев президента перекинулся на Роджера Старка и вылился в громыхание кулаком по столу, сопровождавшееся уверением, что он, черт побери, все еще управляет компанией и Роджер Старк никаким боком ни к рекламе, ни к продвижению товаров не привязан, что он в момент разберется с Роджером Старком, если тот попробует сунуть туда свой нос. Еще важнее было то, что в тот же день президент созвал совещание по рекламному бюджету. Он не только добился восстановления журнальной кампании, но и в остальном по всем пунктам, вызвавшим возражения Старка, принял решение в пользу Джадда.

Чего ж было удивляться, что Старк прислал ему цветы: автомат сработал, – не менее неизбежным было и то, что букет оказался так плохо подобран, какая-то чересчур пышная масса не сочетавшихся красок, удушливо перенасыщенная ароматами и сопровожденная такой банальной запиской.

– …и опять сыграем в нашу маленькую игру!

Джадд поднял руки, пытаясь закрыть уши, но голос мисс Харш пробивался в слух какой-то неудержимой бубнежкой:

– «Надеемся, очень скоро вы снова будете в отличном здравии и станете чувствовать себя даже лучше, чем чувствовали когда-либо раньше»… Ну разве не прелестное отношение… «Уоррен и Энн Локк».

Все скрыла вспышка красного, кровавый взрыв, легкие Джадда свело от дурного запаха дешевого тоника для волос на розовой воде…

– Мистер Уайлдер!

Сознание пришло резким выходом на поверхность из темных глубин, внезапным прорывом к слепящему свету… «Скорая» приехала… должно быть, он на минуту терял сознание… лежа тут, на полу…

– Если вы не помните меня, сэр… я доктор Рагги.

– Знаю, – произнес больной. – В «Скорой», – и память подтвердила это видом алюминиевого блокнота, замеченного в тех же темнокожих руках. Только была и еще какая-то зацепка, ускользавшая от Джадда, и он был не в состоянии объяснить, отчего этот голос со странным акцентом так мучительно ему знаком.

– Доктор Карр придет повидаться с вами попозже: он сегодня очень занят, – вот я и зашел посмотреть, можем ли мы еще что-то сделать, чтобы вам было удобнее.

– Все со мной в порядке, – сказал Джадд, отворачиваясь, чтобы уйти от слишком понимающего взгляда этих пытливых черных глаз и гадая, давно ли за ним наблюдают: охватило чувство, будто его застали за неким постыдным мальчишеским занятием. Слегка переведя дыхание, больной непроизвольно срыгнул.

Мгновенно насторожившись, доктор Рагги спросил:

– Вы по-прежнему испытываете тошноту, сэр?

– Да просто цветы эти идиотские, – вырвалось у Джадда прежде, чем он успел закрыть рот, испугавшись, что выдал себя, ожидая, что раздастся слишком понимающее покашливание врача.

Однако услышал решительное требование:

– Сестра, извольте убрать цветы, пожалуйста.

Джадд опустил веки, отсекая мелькнувшее изображение лица мисс Харш с застывшей, но покривившейся улыбкой, словно маску ее скособочило.

– Как я понимаю, мистер Уайлдер, вы бывали в моей стране?

– Вашей стране? – переспросил он, поразившись, но всего на какое-то мгновение, поняв о чем речь, еще до того, как услышал подсказку: «В Индии». Вот теперь все стало ясно, теперь стало понятно, почему в «Скорой» таким знакомым показался акцент, и понятно это стало настолько, будто сознание его неожиданно восстановилось до полного разумения, угроза туманящих видений исчезла быстро, как будто бескрайнее небо враз очистилось от последнего облачка.

– Это было очень давно, – произнес больной, машинально извиняясь за неполноту воспоминаний.

4

Доктор Аарон Карр, ссутулившись в своем рабочем кресле, исподлобья хмуро глянул на доктора Рагги, горестное лицо выдавало сознательное усилие упрятать взрывчатую смесь сомнения и разочарования за присущим медикам выражением уверенности в себе. Теперь он сожалел, что попросил Рагги заглянуть к Уайлдеру: по тому, к чему это привело, выходило, что случай куда серьезнее, чтобы судить о нем по сведениям из вторых рук. При извечной его занятости, притом что день, как и всегда по субботам, был расписан до минуты, практически не было иного выхода поддерживать постоянный контроль за тем, как действует на Уайлдера замена фенолбарбитала на амитриптилин.


Рекомендуем почитать
Индивидуум-ство

Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.


Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.


Музыка призраков

Бежав из Камбоджи в безопасную Америку, Тира впервые возвращается на родину. Ей нужно встретиться с таинственным незнакомцем по прозвищу Старый Музыкант, который послал ей письмо, где обещал рассказать правду об отце Тиры. О нем и его загадочном исчезновении 25 лет назад. Тира приедет и искать разгадки, и открыть сосуды своей памяти. В Камбодже до сих пор не могут забыть «красных кхмеров»: жертвы и палачи живут бок о бок, не находя покоя. «Музыка призраков» – пронзительный гимн прощению, трагическое путешествие в прошлое, куда нужно вернуться, чтобы начать жизнь заново и обрести любовь.


Опасная связь

Фобии есть у всех. Но у Авроры она не совсем обычная. Успешный модельер, заботливая жена и мать испытывает панический страх перед воронами. Что стало причиной ее фобии? И при чем здесь Людовик – высокий, статный вдовец, работающий в коллекторском агентстве? Они – соседи, но не знают друг друга, пока их не сводит случай, который ведет к запутанным отношениям, и вот уже Людовик оказывается вовлечен в опасную историю с фирмой Авроры. Но для кого связь между ними опасней? И не несут ли вороны с собой погибель?


В тени баньяна

Для семилетней Рами беспечность детства закончилась, когда вернувшийся ранним утром отец сообщил о гражданской войне, захватившей улицы столицы Камбоджи. Скоро семья Рами – потомки королевской династии – лишилась всех привилегий и вынуждена была бежать. Следующие четыре года, живя в подполье, Рами будет всеми силами держаться за осколки разбитого детства: стихи и древние легенды – и бороться за выживание. «В тени баньяна» – история, полная боли, но при этом дающая надежду.