Ураган в сердце - [127]

– Надеюсь, в один прекрасный день он не проснется, – заметил тогда Джадд, – и не обвинит меня в том, что я дал ему дурной совет.

– Ты же знаешь, что дурного совета ему не давал, – быстро уверила она его, готовая и дальше продолжить, но Джадд тут же захлопнул дверь, сменил тему, оставив ее ни с чем, позволив лишь мельком заглянуть в пучину его разочарования.

Каждый день старалась она слегка подтолкнуть дверь, чтобы та снова отворилась, но безуспешно. Сам Джадд ни словом не упоминал о компании, она же, чувствуя, что права не имеет говорить ничего, что могло бы его расстроить, не повторяла ни одного из тех слухов, какие слышала сама. Казалось, наверняка никто ничего не знал (в газете больше ничего не появилось, не было и никаких официальных уведомлений), а поскольку от всех, с кем доводилось встречаться, Кэй только и слышала, что разговоры о компании, то оставалось слишком мало такого, о чем она могла рассказать Джадду как о новостях из Нью-Ольстера. Даже когда и удавалось подыскать какие-то крохи, которые должны были бы его заинтересовать, по крайней мере настолько, чтобы заполнить несколько минут из томительно долгого часа, все это неизменно не оказывало должного впечатления. И дело было не в том, что он отказывался говорить с ней, он вполне свободно говорил обо всем, что происходило в стенах больницы, только тем и ограничивался его интерес. Он жил в собственном личном мирке, крохотном наделе, в значительной мере населенном лишь Мэри, миссис Коуп, доктором Карром да теперь еще и молодым врачом-индийцем, кому повезло больше, чем ей: он как-то сумел протиснуться за ограду.

И вот снова суббота, часы на панели показывали четверть третьего, когда она остановилась на стоянке. Она выдерживала график, принятый ею еще в начале недели. Наслушавшись бесконечных похвал Джадда в адрес миссис Коуп, Кэй решила, что должна познакомиться с этим образцом совершенства. Задержка с прибытием до половины третьего накладывала ее часовое посещение на пересменку, давала возможность увидеть не только малышку-валлийку (довольно приятная девочка, но едва ли способная научить хоть чему-нибудь из того, что требовалось), но и миссис Коуп, от кого она надеялась перенять некоторые секреты ухода за больными, которыми смогла бы сама воспользоваться после того, как заберет Джадда из больницы домой.

По первому впечатлению, она увидела в миссис Коуп одну из тех лишенных мужчины женщин, кого профессия медсестры наделяла правом на временное обладание мужьями других женщин. По мере того как проходила неделя, мнение это скорее укреплялось, нежели ослаблялось. Не было, казалось, ничего, на что старая курица не пошла бы, дабы отмести любую попытку Кэй сделать хоть что-то для своего мужа.

Частично беда заключалась, разумеется, в самом Джадде. Чего бы ни захотел, он первым делом просил об этом миссис Коуп, а при таком преимуществе та всегда могла обойти ее. Ей только то и оставалось, что возить ему книги и журналы, – пустые хлопоты, судя по тому, что читать он не читал. И телевизор не смотрел, во всяком случае, тот ни разу не был включен, когда она приезжала, да и Джадд ни разу не упомянул ни единой программы, которую он смотрел, даже новости. Когда вчера она спросила, слушал ли он вьетнамскую речь президента Джонсона, Джадд перевел разговор на старика в палате напротив, чьи нелады с простатой имели, так уж получалось, куда большее значение.

Сегодня она поставила машину там же, где ставила всегда, рядом с покрывшейся пылью «Ривьерой» Джадда, для которой на днях надо будет найти кого-то, кто мог бы приехать за ней и отогнать домой. Недостатка в людях, которые с радостью оказали бы такую услугу, не было, однако само собой пришло на ум обговорить решение с Джаддом, так что из машины она выходила, довольная тем, что удалось кое-что прибавить к тому хилому списку тем для разговора, что накопились к сегодняшнему посещению.

Подходя к больнице, Кэй заметила доктора Карра, стоявшего у окна своего кабинета и наблюдавшего за ее прибытием. Она приветственно вскинула руку, а он ответил ей жестом, означавшим, что ему нужно переговорить с ней. Она улыбнулась, показывая, что поняла, хотя на самом деле несколько тушевалась. Искреннему желанию еще раз поговорить с доктором противостояло памятное ощущение сильного разочарования, охватившее ее во время их последней беседы. В воскресенье он больше часа втолковывал ей, как стресс приводит к закупорке коронарных сосудов, разъяснял теорию поведенческого предынфарктного синдрома на примере того, что случилось с Джаддом, поразив ее своими обширными познаниями о муже, кое-чего даже она никогда не замечала, пока доктор не обратил на это ее внимание. Несмотря на смущение от признания того, что Аарон Карр оказался и наблюдательнее и понятливее ее самой, в целом беседа многое разъяснила, ее доверие к доктору Карру возросло, и она решилась рассказать ему все, что могла, о Джадде и его работе.

В понедельник они не виделись, зато долго беседовали во вторник, и даже еще откровеннее, чем в воскресенье, а потому она охотно согласилась продолжить разговор на следующий день. За ночь, однако, его отношение, по-видимому, изменилось, доктор уже больше не предполагал, что стресс, приведший Джадда к инфаркту, создавался его работой. Он задавал ей множество вопросов о прошлом, все глубже и глубже копался в их супружеских отношениях, и, невзирая на осознанное решение быть полностью честной и откровенной, она почувствовала, как в ней поднимается резкое неприятие. Она была более чем готова содействовать тому, что могло бы оказать помощь, однако направленность некоторых расспросов доктора Карра поневоле приводила ее к мысли, что доктор больше заинтересован в завершении научного опыта, нежели в том, чтобы помочь ей, и это подозрение только усилилось, когда он обронил фразу о работе над книгой.