Упырь - [3]

  Упырь негромко рассмеялся. Потом разбежался, перепрыгнул одноэтажный дом, приземлился во дворе. Завизжала в паническом ужасе сторожевая собака. Гав! — сказал упырь, единым молниеносным движением оказался рядом с конурой и ухватил собаку за глотку. Легонько сжал пальцы. Наступила тишина. Отбросив мёртвую псину, упырь вскочил на забор, забалансировал руками. Подождал. В доме — тихо, никто выходить не собирается. Ну что ж, вздохнул упырь, хоть меня и не приглашали…

  Он вошёл в дом через чердачное окно, вывернув задвижку. Спустился в прихожую через люк в потолке, осмотрелся. Никого. Отлично.

  Заскрипели под ногами доски пола — весил он без малого девяносто килограмм, пять пудов с лишним. Сначала… сначала на кухню. Стоп. А зачем? Попугаем хозяев? Ну что ж… Сказано, сделано.

  На кухонном столе лежала забытая книга «Кулинария для дома». Сойдёт. Книга полетела на пол — на растопку, зажжённая спичка вслед за ней. Добавим маслица… Ну вот, готово. Гори, гори ясно, чтобы не погасло!

  Прежде чем жадное пламя поглотило рассыпавшиеся страницы, его глаза выхватили одну строчку: «…в уксусе. Подождите, пока мясо не станет мягким…» Я подожду, улыбнулся он про себя, я умею ждать.

  Теперь в большую комнату, к хозяевам.

  Перешагнув через порог, он почувствовал неладное. Что-то не так.

  Сзади весело потрескивал огонь, бросая пляшущие блики на пол и стены, роняя искры на застеленный тлеющими половиками пол.

  На кровати, занимающей полкомнаты, похрапывали двое. Муж и жена, подумал упырь, оглядываясь в поисках причины своей тревоги. Ничего.

  Но странное чувство опасности всё усиливалось.

  Он сделал осторожный шаг, ещё один. Комната наполнилась дымом. Запах гари стал невыносим, особенно для его сверхчутких ноздрей. Но не это было причиной тревоги…

  Угол комнаты занял огромный шкаф, такие делали в сороковых — пятидесятых годах, огромный, под самый потолок, на коротеньких тонких ножках. Упырь подошёл к нему — чувство опасности усилилось. Остановился. Подпрыгнул на месте. И тут же упал, скорчился на полу в жестоких судорогах, пряча обожённые глаза.

  Икона. Мать её так, икона! Старого письма.

  Лет триста ей, не меньше.

  Он застонал, тяжело поднялся. Голова звенела от боли, вворачивающейся коловоротом в мозг. Кое-как разлепил правый глаз.

  Медленно, подволакивая ноги, ссутулившись как старик — мгновенно потеряв свою нечеловеческую силу и ловкость, он потащился к окну. Его тошнило; кровь, сладкая, недавно выпитая кровь толчками ходила в желудке. Я — упырь?!

  В двух шагах от окна желудок не выдержал, чёрная волна изверглась на пол. Жуткий, невыносимый кровяной дух. Он закричал. Позади раздались испуганные полусонные голоса. О, Боже! К тебе взываю!

  Его снова вывернуло. Вид хлещущей из собственного рта чёрной массы привёл его в ужас. Я был слеп, боже. Я стал слугой диавола, упырём, убийцей… Прости, боже!

  Неземной свет старой иконы бил в затылок, словно молот. Вперёд, подгоняло звериное начало, ещё чуть-чуть… А в глазах с сузившимися вертикальными зрачками стояли слёзы. Прости, боже! Ибо не ведал я, что творил! НЕ ВЕДАЛ.

  Звериный инстинкт бросил его вперёд. Зазвенело выбитое стекло, хрустнуло дерево рамы. Он перегнулся через подоконник на улицу, руки бессильно повисли. Что я делаю? — мысль была вполне человеческая.

  Ноги заскребли по залитому густой кровью полу. Рывок. Инстинкты упыря вдали от иконы снова брали вверх. Ещё рывок. Ботинки скользили.

  Истошный женский крик. Мужской бас, грохот падающего тела.

  Упырь из последних сил вытолкнул себя наружу. Размякшее тело упало на землю, причинив немалую боль. Вперёд! — в отдалении от иконы зверь становился сильнее, человек же исчезал, таял… Прости, боже…

  Исчез.

  Он снова был упырём.

  Прихрамывая и прикрывая глаза ладонью, он доковылял до забора. Прыгнул, ухватился за край. Руки ослабели, едва не упал. Подтянулся, рывком перекинул себя на другую сторону. Приземлился в кусты смородины, лёг на рыхлую землю. Не то! Заставил себя подняться, пересёк огород — залаяли собаки, учуяв чужака — и увидел то, что искал. Компостная яма. Гнилая земля.

  Блаженно провалялся там, чувствуя прибывающие силы, несколько часов. Всё это время за оградой слышались вопли и голоса, мигалки милицейских машин рассекали серую неподвижность ночи. Вой сирен неприятно резал уши. Приехали пожарные и скорая помощь. Жену хозяина дома увезли — она забилась в истерике, разглядев кровавую лужу на полу. Менты искали следы и отпечатки пальцев, собирали клочья одежды, оставленные им во время бегства. Собаки давились лаем…

  А потом он ушёл, и никто не пытался его остановить.

  Князь Ночи…

  Упырь.

  Теперь он чувствовал голод.

* * *

  Колька стоял у входа в Дом Упыря. Тёплый ветерок мягко теребил волосы, охлаждал горячий лоб.

  Охотник на упырей.

  Колька одел по такому случаю маскировочные брюки, старые кеды, серую куртку-ветровку, поверх нацепил верёвочную перевязь с гнёздами для колышков. Пояс туго стянул отцовский ремень с прицепленной к нему фляжкой, грубо струганной киянкой, складным ножом… На бёдрах косо висит ковбойская кобура, в ней водяной пистолет со святой водой. Карманы куртки набиты чесноком, на шее — дедов крест, а на среднем пальце правой руки — отцовский серебряный перстень. В рюкзаке за спиной — банка с бензином, фосфорные спички, гвоздодёр, фонарь и запасные к нему батарейки.