Употреблено - [24]

Дуня говорила ровно, тоном, непререкаемым, как сама логика.

– Я долго принимала иммунодепрессанты, и у меня она есть. А теперь и у тебя. Видимо.

– Но тебя ведь облучали.

– От Ройфе это не помогает.

– Да, – сказал Натан. – Вижу.

– Видишь? Где, на компьютере? В интернете?

Фото доктора Барри Ройфе на обложке журнала “Тайм”, май 1968-го. Долговязый, застенчивый – вылитый Джимми Стюарт, только в очках. Желтые буквы кричали: “Доктор Барри Ройфе: секс и болезнь”. Теперь Дуня всхлипывала громко, певуче, эти всхлипы, подумалось Натану, похожи на маленькие шары. А потом на мгновение ему показалось, что всхлипывает сам доктор Ройфе – вместо чудаковатой извиняющейся улыбочки лицо его исказила горестная, пристыженная гримаса.

– Интересно, что с ним стало? – пробормотал Натан.

– С кем? – дрожащим голосом спросила Дуня.

– С Ройфе. С доктором Барри Ройфе.

Натан отправился в туалет. Писать было больно. Натан морщился и приговаривал:

– Больно-то как, мать твою! Что я тебе сделал, Барри?

Моча сочилась тоненькой неуверенной струйкой, затем иссякла и только печально капала. Натан сердито стряхнул, потянулся к своему несессеру. Достал большую лупу в оправе из светодиодов на батарейках, включил подсветку, шлепнул член на край раковины и принялся изучать головку. Вспомнилось нехорошее слово “нагноение”.

– Вот зараза!

Вернувшись в зал ожидания аэропорта Схипхол, Натан сидел угрюмый, с закрытым ноутбуком на коленях, среди пассажиров, которые, уткнувшись в свои компьютеры, деловито что-то читали и просматривали. Материал о венграх, словенцах, о Дуне он не закончил. В номере Натан вдруг почувствовал себя как в инфекционной палате, карантинной зоне, где бушует эпидемия, и поспешил оттуда убраться. Телефон издал лягушачью трель: звонила Наоми. Поменять бы ее рингтон – надо обсудить это. Кваканье вымирающей лягушки – зловеще, символично, в общем, нехорошо. Натан провел пальцем по экрану.

– Алло, привет. Слушаю тебя.

– Судя по звукам, ты в аэропорту.

– Ага. Рано выписался. Ты дома?

– В “Крийоне”. То есть вообще-то от дома довольно далеко. Но здесь уютнее.

– Охотно верю. У тебя встревоженный голос.

На экране ноутбука Наоми под заголовком “Снимки с места убийства Аростеги” расположились в ряд жуткие черно-белые снимки разделанного туловища Селестины – одной груди нет, одной ягодицы, под пупком вырезана часть живота. Все тело в крохотных ранках.

– Опять я в своем номере, опять одна и, честно говоря, пребываю в шоке.

Натан удивился – Наоми заговорила об одиночестве, чего вообще-то никогда не делала. С интернетом, соцсетями, телефоном, фотоаппаратом, диктофоном она, кажется, никогда не чувствовала себя одинокой.

– Да? Это почему же?

– Смотрю фотографии с места убийства Селестины Аростеги. Просто жуть. Неужели он мог это сделать? Не верится. Такой приятный человек, хотя… кто его знает. Все может быть. Ужас. Кину тебе ссылку.

– Может, не надо?

Подошла мулатка-уборщица с тележкой, собрала пустые бутылки, пластиковые чашки, коробки, брошенные газеты, а заодно прихватила стаканчик с остатками капучино, который Натан намеревался допить.

– Нет настроения на это смотреть.

Наоми встала со стула, крутнулась на пятках, упала на кровать. Забралась под одеяло прямо в одежде и обуви.

– Тан, мне нужен твой совет. Ты должен посмотреть. Я не могу одна с этим жить. Он ее ел, понимаешь? По кусочкам. Я, конечно, и раньше об этом знала, но теперь увидела своими глазами.

Натан поднял крышку своего “Мак Эйра” третьего поколения – без слота для карты памяти SD. Он достался ему по наследству от Наоми, которой слот был необходим, чтобы перетаскивать фотографии, ведь теперь эти карты везде и всюду, даже в профессиональных фотоаппаратах. Натан не мог заставить себя нажать кнопку включения.

– Я так сокрушительно одинок, потому что тебя нет, или это режет меня тупым ножом экзистенциальная тоска?

– Просто у тебя аллергия на аэропорты.

– Может, и так.

– Это ты по мне скучаешь, милый. Поэтому не отлынивай. Погрусти вволю.

– Я и грущу.

– Скоро вернешься домой, в нашу квартиру, там тебе будет уютно, – утешила Наоми.

Натан заметил, что другие пассажиры поглядывают на него. Непременно нужно подслушивать?

– Я не еду в Нью-Йорк. Лечу в Канаду, в Торонто. Маршрут изменился.

Лежа под одеялом, Наоми ощутила острый приступ… чего же? Тревоги в разлуке с любимым? Вероятно, в ее гнезде слишком много свободного места. Наоми выскользнула из постели, принялась собирать по комнате многочисленные девайсы и сваливать их на одеяло.

– Но ты еще не вылетел. Как мог измениться маршрут?

– Я сам его изменил. Подробности и мой адрес в Канаде сообщу по электронной почте.

Наоми прыгнула обратно под одеяло, гнездо было восстановлено – крепостные стены, рвы, подъемные мосты…

– А что случилось? Почему Торонто? Едешь в больницу “Саннибрук”?

Натан сбавил громкость. В его мозгу неуклонно, как болезнь Альцгеймера, разрасталась паранойя. Так бывало всегда – Натан нащупывал гениальную идею новой статьи, и его пробирал озноб.

– Помнишь про болезнь Ройфе?

– Конечно. От нее еще Уэйн Пардо умер. Но с ней ведь, кажется, покончено? Ее истребили. Образцы запаяли в металлические контейнеры, поместили в лабораторию. А после этого, насколько я помню,