Унтер-офицер и другие - [34]

Мольнар только пожал плечами:

— Не знаю, папаша. Могу только сказать, что если бы немцы нашли его, то висеть бы тебе вместе со своей старухой вон на том дереве.

При этих словах жена лесника побледнела и затряслась.

— Я же говорила тебе, отец, что это опасно… — причитала она.

— Говорила, говорила! А потом сама же просила не прогонять его.

— Было и такое…

— Вылезай отсюда, браток, — сказал Мольнар русскому, — да топай потихоньку к своим.

— Не могу.

— Почему?

— Ранен я. В ногу.

— И сильно ранен?

— Не знаю, я не смотрел рану, но болит очень сильно, так что самостоятельно шага сделать не могу.

Мольнар выругался сначала по-русски, а затем по-венгерски.

— Что случилось? — спросил Сийярто Мольнара.

— Я ему сказал, чтобы он отсюда убирался, куда глаза глядят, что мы его не тронем. А он, оказывается, ранен.

— Мы поможем тебе, позовем врача! — позабыв о том, что русский сержант не понимает его, проговорил Сийярто.

— Почему бы тебе не пообещать ему прислать сюда целый полевой госпиталь? — с раздражением спросил Мольнар.

— Но ведь это долг каждого гуманного человека…

— Понятно, но кто из нас пойдет искать врача? Ты? Если нас поймают, с самих шкуру сдерут.

Галфи в этом споре занял позицию, соответствующую его принципам.

— Как бы там ни было, но мы не должны забывать о Женевской конвенции, — сказал он.

— Правильно, не должны. Это самое большее, что мы можем сделать.

— Нет! — заупрямился Сийярто. — Я на такое не пойду! И вам не стыдно бросать раненого на произвол судьбы?

— В конце концов, кто я такой? Уж не сестра ли милосердия? Ты можешь возле него оставаться, если хочешь, но на мою шею его не вешай.

— Вот как? Очень жаль, что ты ничего не видишь дальше собственного носа! — набросился Сийярто на унтера. — Этот сержант… больше нас понимает.

— Что ты говоришь! Но ты по крайней мере можешь самостоятельно передвигаться.

— А ты не подумал о том, что, как только сюда придут русские, тебе достаточно будет передать им раненого, добавив при этом, что это ты спас ему жизнь?

Мольнар сразу же сообразил, что против такого предложения спорить не стоит, более того, ради такого дела можно пойти на некоторый риск.

— А ты, я вижу, не дурак, — покачав головой, сказал Мольнар. — Ну пойдем поможем ему вдвоем.

Галфи тем временем уложил в мешки провизию, галантно поблагодарил жену лесника, поцеловав у нее руку.

Бедная старушка так растерялась, что у нее даже дыхание перехватило, так как ей до этого ни разу в жизни никто не целовал руки.

— Господин воин, ради бога… — суетилась добрая старушка.

— Мамаша, если вам что будет нужно, приходите к нам в замок, мы вам поможем.

Услышав эти слова, Мольнар бросил на прапорщика сердитый взгляд.

Группа Мольнара без всяких происшествий благополучно добралась до замка.

Альберт с изумлением смотрел на новичка, а когда узнал, что на нем не только русская военная форма, но и сам он русский, удивлению его не было конца. Правда, это нисколько не помешало ему по первому же слову Мольнара проворно побежать за йодом, бинтами, ватой и теплой водой, — короче говоря, за всем тем, что необходимо для перевязки раненого. Однако, принеся все необходимое, Альберт постарался поскорее выйти из комнаты, чтобы, чего доброго, не превратиться в невольного ассистента.

Сийярто с озабоченным видом следил за приготовлениями к перевязке. Унтер снял с Гриши брюки и начал обрабатывать рану на ноге. Сийярто подошел к окну и, не поворачиваясь к Мольнару, тихо спросил:

— Ты и это умеешь делать?

— Разумеется, дружище.

— Ты что, кончал курсы санитаров?

— Нет. Я не выношу запаха лекарств, а санчасть вообще обхожу стороной.

— Где же ты научился?

— Солдат на фронте чему только не научится, да еще за два года! Научился сам, по собственному желанию. Хочешь, могу свободно удалить тебе гланды?

— Не валяй дурака!

К счастью, рана у Гриши оказалась не опасная. Ни одна из пуль — а их было две — не задела кости, но рана причиняла Грише страшную боль. После перевязки Гриша почувствовал себя значительно лучше и жадно выкурил сигарету, которую ему сунул в рот Сийярто.

— Я вижу, унтер-офицер, — обратился прапорщик к Мольнару, — несмотря ни на что, ты добрый человек. Я бы даже сказал, гуманист.

— Перестань шутить.

— Я это серьезно говорю. В конце концов, факт остается фактом. На тебя в любой беде можно положиться.

— Я просто-напросто стараюсь сохранить в порядке свой документ.

— Что?

— Сийярто сказал мне, что, когда сюда придут русские, мне достаточно будет передать им этого сержанта.

Сийярто глубоко вздохнул и поднял вверх указательный палец правой руки. Он это делал в тех случаях, когда собирался о чем-то поспорить.

В этот момент Гашпар просунул голову в полуоткрытую дверь и весело доложил:

— Господин унтер-офицер, жратва готова. Стол накрыт в большой гостиной. Свечи тоже зажжены.

— А жалюзи на окнах опустили? Не дай бог, сюда ввалятся представители обеих армий!

— Опустили.

— Хорошо. А ворота заперли?

— Да.

— Правильно. Тот, кому захочется сюда войти, должен будет вовсю стучать. А мы в случае опасности уберемся отсюда через запасной выход.

— Здесь так хорошо, господин унтер-офицер, что жалко уходить отсюда.

Альберт подошел к Мольнару. Привратник не собирался больше блюсти интересы господина барона, а потому даже словом не обмолвился, когда Гашпар начал прибирать к рукам столовое серебро. Альберт так проголодался, что, глядя на накрытый стол, не успевал сглатывать слюну, а глаза его, казалось, готовы были выскочить из орбит.