Университеты - [41]
– Особенно ежели ни хрена не понимают, а начальство хряпнуло уже посконности и требует народности и умиления? Знаем, плавали!
– Ну да, ты же сам… – сбился он ненадолго, – я здесь вспомнил, ну и не поленился, достал уже французские старые газеты. С горем пополам, канешно, но справился, перечёл. Умиление, знаешь ли, тоже есть, только…
У него дёрнулась щека.
– … как над обезьянками дрессированными. Я озлился сперва, а сегодня с утра не поленился и сходил на стройку. Полюбовался, как французские плотники работают. Так знаешь ли, гордости поменьше осталось за Россию-матушку. Одним топором плотницким орудовать, это и в самом деле, цирк какой-то. Нет, так-то мастера, ничего не скажешь! Только…
Он усмехнулся кривовато.
– … я потом ещё раз ту газету перечитал, нашенскую. Так там прямо пишется, что «топорами своими и природной сметкой наши плотники достигали подчас тех же результатов, что и французы…» Подчас, понимаешь?! У нас – на сметке природной да на топорах. А у них – на школьном образовании, так-то! Десятники наши хуже чертежи читали, чем рядовые французские плотники. А ведь привозили-то – лучших!
– О! – прищурился Санька на одного из ремесленников, забыв о нашем разговоре, – Никак Яков? Кирюхин?!
– Стой… да стой ты, чортушко! – придержал я брата за локоть! Не лезь, не надо…
– Чево так? – непонимающе вылупился брат.
– А… тут же начальства да всяких начальствующих поболее будет, чем всех этих кустарей и… хм, крестьян. Я, как в Париж прибыл, так сам понимаешь, подошёл к землякам. Ну да кто бы удержался-то? Ну… с кем как, но пообщались. С казачка́ми, правда, неувязочка вышла… впрочем, и хер с ними, переживу.
– С чего ты вообще к нему подходил? – не понял брат.
– Да не я… сам подошёл, и ну усами шевелить, таракан херов. Пугальщик! В душу ему двинул да придержал, чтоб не осел. Вояка грозный, бояка смелый! Да не суть.
– Подошёл через пару дней ещё, так они глаза прячут да косят куда угодно, лишь бы на меня не смотреть. Если говорить дальше, так вплоть до заикания, – кривовато улыбнулся я, – заново вспоминая не самые приятные минуты. Не сразу понял про начальство и прочую шваль сановную. Как что полезное делать, так тяму нет, а как тащить и не пущать, да стращать ни за што, но по закону, так они тута первые!
– Не знаю, какими словами народ пугали, но… – усмехаюсь, – догадаться несложно. Чуть не до ссыкоти довели. Я прошёлся специально, так веришь ли, даже таракан тот усатый зубами скрипел, но морду воротил от меня. Ежели с прямым вопросом к кому, то либо убегает к кому-нибудь из других посетителей, либо ещё что.
– Тошнотик какой-то, – сморщил Санька брезгливо нос.
– Угум.
– Хм… народ пугать, это канешно не дело, – задумался он, – но знаешь? Я бы на твоём месте прогулялся бы здесь к компании нескольких корреспондентов, только што они как бы отдельно. Матерьял… бомба!
– Голова! – восхитился я, стукая по плечу.
– А то! – не стал скромничать брат, смешно выпячивая грудь, но долго гордиться я ему не дал.
– Уже.
– А?
– Уже, говорю, прошёлся, – поясняю специально для непонятливых, – уговорился с полудюжиной репортёров, да и попробовал пообщаться с земляками при них. По уму! Репортёры заранее прибыли. Занять, так сказать, стратегические позиции. Два француза, немец, янки, жид… да, тот самый, из «Гацифиры». Ну и наш попался до кучи. Знакомец, по Москве ещё. Попросил их только придержать мал-мала материалы.
– Но всё равно – молодец! – подмигиваю Саньке, – Вот так сходу уловить суть, это не только чуйку иметь надо, но и мозгой шевелить! Я, знаешь ли, сильно не сразу допетрил.
– Хм… Ну что… начинаем перформанс[37]?
– Па-аехали! – выдыхаю я, и начинаю…
– Публика почтенная, полупочтенная и которая так себе! – ору на русском, а Костровицкий, предпочитающий называть себя псевдонимом «Гийом Аполлинер», тут же перекрикивал их на французском, – Начинайте торопиться, без вас не начнём!
Выкрикивая это, я скинул с себя пиджак и шляпу, накидывая безразмерную рубаху-косоворотку из красного сатина в белый горошек. Рядом переодевается Санька, наряд которого отличается расцветками, но столь же лубочен. Стиль «я ля рюс», как его видят устроители русской деревни на всемирной выставке. Сами напросились!
Несколько поэтов из молодых представителей авангарда на подхвате, разносят собирающейся публике листовки с двумя текстами – на русском и французском. Русский текст мой, французский – коллективное творчество.
Прямо поверх ботинок, продолжая выкрикивать кричалки, одеваем безразмерные лапти и подвязываем лыковые бороды, в лучших традициях ярмарочного балагана. К этому времени народу собралось человек под пятьсот, и минимум четверть из них – русские. Некоторых заранее пригласили, да…
Вижу ненавидящую физиономию давешнего казачка, пары подбежавших низкоранговых начальствующих, но…
… мне плевать. Представление де-факто уже состоялось! Напялив на себя скомороший колпак, ору хорошо поставленным голосом:
Трансвааль, Трансвааль – страна моя… ПЫ. СЫ. Всем читателям, жаждущим дискуссии, посвящается. Надоело дискутировать. У меня не двадцать и не двести подписчиков, и если я буду в очередной раз (как правило, предыдущих ссылок никто не читает) доказывать свою позицию, притом со ссылками, а потом и с другими, потому как «читательское ИМХО» несомненно важнее и он НЕ ХОЧЕТ видеть мои аргументы, то у меня НЕ останется времени и сил ПИСАТЬ. Ну, не хочет и не хочет… «Старенькие» мои читатели знают, что к истории я отношусь достаточно дотошно, и если выстраиваю какие-то сюжетные линии и пишу о каких-то вещах, имевших место быть в прошлом, то опираюсь я на логику и факты. Интерпретация этих фактов – дело десятое, да и логика у людей разная), но тут уже писательское ИМХО важней) Если вы нашли какую-то неточность или хотите ткнуть невежественного меня носом – ссылки в студию! Не обижайтесь на эти двойные стандарты), но как я уже писал выше – не хочу тратить время на пустые дискуссии.
Жизнь не балует Егора, и приключений у героя больше, чем хотелось бы, подчас очень невесёлых. Удары судьбы, способные искалечить жизнь, лишь закаляют его, выковывая из резкого уличного мальчишки - гражданина. ПЫ. СЫ. Ещё раз повторяю, хруста булок НЕ будет. Балы, красавицы, меценатство и Лучшие Люди России если и будут упоминаться, то чаще всего - с позиции ГГ, заведомо пристрастной. ПЫ. ПЫ. СЫ. Будет Одесса и не только она, приключалово и политика, р-романтика и учёба, работа и всё-всё-всё.
Падают Титаны, обращаясь в прах, меняются части Великого Механизма, и ведущие роли начинают играть совсем другие народы и Идеи. Русским Кантонам предстоит выдержать важнейший экзамен, в котором будет решаться – станет ли территория полноценным государством. Враги говорят, что Кантоны скроены на живую нитку и не выдержат испытания, а лидеры новорожденного государства молчат, но планы у них… … Наполеоновские!
Приключения на суше и на море, в Африке и везде, где только понадобится ГГ и автору!
Жизнь продолжается, яркая и удивительная, полная новых впечатлений и приключений, от которых иногда подрагивают коленки и снятся кошмары. Но ГГ не вчерашний мальчишка-сирота, а закалённый уличный боец, встречающий опасные сюрпризы холодным прищуром синих глаз, уклоном… и левой боковой в челюсть! Осознание прошлого и тяжёлый опыт, неизбежный после жизни в трущобах, смешались воедино, и теперь в душе Егора причудливо переплелись идеализм из прошлой жизни и цинизм из настоящей. Гремучая смесь, заставляющая ГГ совершать ПОСТУПКИ. Спокойной жизни не будет… да не очень-то и хотелось!
Начавшийся осенью 2008 года, грандиозным крахом множества ведущих структур западного мира — нынешний глобальный кризис капитализма, к исходу 2011 года стал не столько кризисом экономическим, сколько, прежде всего — кризисом цивилизационным. Причем, цивилизационным кризисом, не только для Запада, но, и для всего остального мира. В результате, для всей нынешней земной цивилизации, в крайне острой форме, оказались поставлены, такие наши классические русские вопросы, как: «Кто виноват?» и «Что делать?».
Идея похалтурить на работе заканчивается для Серёги хуже, чем он мог представить, он оказывается внутри игры. И он бы не был сильно против, если бы это была какая-нибудь весёлая фэнтезийная рпгешка, но он он попадает в кривой выживач, лут в котором попадается раз в "полгода", а кругом ходят жуткие монстры, с которыми приходится сражаться чуть ли не голыми руками. Но Серого никто не спрашивает, где он хочет оказаться, и ему ничего не остаётся, кроме как попытаться выжить в этом новом мире.
Оказавшись одна, без денег, без перспектив, без шансов устроиться, Кира решает довериться слухам. Говорят, самое элитное высшее учебное заведение страны – Борская Академия Магии – принимает всех одарённых без исключения. Обучение бесплатно, поступившим полагается содержание. Что ещё нужно? Кира отдаёт последнюю наличность за билет. Осознание собственного безумства приходит уже в пути. У неё нет денег, нет нормального начального образования. Кира чувствует себя курицей, которая зачем-то лезет в сад райских птиц.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
═══════ Не всегда желание остаться в тени воспринимается окружающими с должным понимаем. И особенно если эти окружающие - личности в высшей степени подозрительные. Ведь чего хорошего может быть в людях, предпочитающих жить посреди пустыни, обладающих при этом способностью биться током и управлять солнечным светом? Понять их сложно, особенно если ты - семнадцатилетняя Роза Филлипс, живущая во Франции и мечтающая лишь об одном: о спокойной жизни.
Мальчишка-сирота видит яркие сны о другой, более счастливой и сытной жизни. Жизни, где он большой и сильный, а вокруг дива-дивные! Арапы чернющие, девки в срамных одёжках, чужеземные диковинные города и самобеглые повозки. Но наступает пора просыпаться… и снова перед глазами привычная реальность. Село в Костромской губернии конца XIX века, обыденная крестьянская жизнь. Только вот не вписывается мальчишка-сирота в эту серую обыденность. А внутри сидит кто-то взрослый и умный. Другой.