Уникум Потеряева - [16]

Отработав в вузе определенное число лет, настоявшись в таких очередях, Набуркина в одно прекрасное время вдруг возмутилась и сказала себе: «Да до каких пор, какого черта, в конце концов?!» Она стала готовиться в юридический институт. И с третьей попытки все-таки поступила. Его, и только его она хотела закончить, ибо знала: строгий Закон даст ей власть над другими людьми! Закон есть Закон, с ним не пошутишь, и человек, стоящий на его страже — это тебе не какой-то кладовщик! И она училась с рвением и старанием, осваивая прекрасную науку Юриспруденцию. О тех годах она вспоминала с восхищением. Это действительно были неплохие для Мелиты годы: женский расцвет, несколько легких и красивых романов, вожделенная кооперативная квартира, замечательные надежды…

МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНЫ

Лизоля встретила их в невероятном брючном костюме, с узором под японский орнамент. Набуркина ревниво оглядела ее: однако! Стоил ли новый знакомый таких ухищрений? Валичка замаслился усталыми глазками, ткнулся продолговатеньким подбородком в Лизкину руку. И колобком, колобком покатился в комнату, прямо к накрытому столу. Следом, устремив глаза на его затылок, словно покорная гурия, поспешала Елизавета. А Мелита ступала осторожно и независимо, вся еще в недоверии.

Приглашенный мужчина сразу протрусил на кухню за штопором, стал откупоривать бутылку с вином. И Лизка, змея, не перехватила его руку, не поставила строго на место! Даже как бы подзадоривала и лучилась в улыбке. Ревнивая птичка проснулась и остро заклевала Мелитино сердце. Вдобавок, из посещения разоренной квартиры можно было сделать вывод, что гость совсем не женат! А ради такого дела можно было простить и некоторую шарообразность, и дряблость щек, и подбородок огурчиком.

— Вы… э-э… Валентин Филиппович… э-э… — светски блеяла Лизка, — кто… э-э… будете по специальности?

— Э-э… э-э… — пыжился повеселевший после вина Валичка. — Некоторым образом… инженер… С другой стороны… немножко гуманитарий, конечно…

— Крюшончик по собственному рецепту не угодно ли? — хозяйка потянула из фужера напиток толстой соломиной, облепив ее полными рдяными губами — и, мастерски усмехнувшись, протянула гостю — словно поцелуй передала. Мелита сомлела от такой наглости. Сердце ее забилось коротко, сухо и зло, — и тут же неуместный, гадкий интим оборван был ее деловым голосом:

— Вы… ха-ха! — не увлекались бы сильно, Валентин Филиппович. А то придется, пожалуй, мне снова выручать ваш паспорт. — Глаза Лизкины на эти слова по-рысьи вспыхнули и потухли, однако Набуркина сделала вид, что не заметила этого. — Так вот: своим пребыванием в нашем приятном обществе вы обязаны разговору, имевшему место в стенах некоего оуфиса… вы понимаете, о чем я говорю?

— Згррррь… дррь… — заскрипело югославское кресло под толстыми Валичкиными боками.

— Я много думала тогда после вашего ухода! — вскричала Мелита, исполняясь вдохновения. — Что-то ослепило мой мозг в момент встречи, и потому разговор, что должен был произойти там, к сожалению, не состоялся. Что-то с сердцем, с умом… Впервые! У одиноких женщин, знаете, бывают такие моменты…

Валичка вспыхнул и перевел взгляд с Лизоли на нее.

— Впрочем, это все сантименты, — как бы опомнившись и потерев лоб, сказала нотариус. — Но вот… Вы, кажется, сказали тогда: «Теперь я эту Потеряевку, как крот, изрою…». Вы какую Потеряевку имели в виду? Маловицынскую, что ли?

«Э-э, бабешка! — думал про себя Валичка, поблескивая влажными круглыми глазками. — Хитрая лисичка! А дулю не хочешь?»

— Ведь эта Потеряевка — мое родное село, представляете?! Я там и родилась, и в школу ходила, и вдруг вы… Да какой в Потеряевке может быть клад, Господи! Деревня как деревня, и народ там обыкновенный. Разве там когда-нибудь жили богатые люди? Я помню помещичью усадьбу — одни развалины; да и сам последний барин был такой, извините, вшивик, голытьба, нищеброд… И правильно его убили! — безо всякой связи с предыдущим закончила Мелита.

— Золотко, золотко! Причем здесь последний барин? Может быть, этому кладу тысяча лет! — Лизоля выжидательно поглядела на Валичку. Но тот упрямо молчал. Словно герой-партизан на допросе.

— И все-таки, — уже раздражалась Набуркина, — обыкновенное село, обыкновенные люди. И хорошие, и плохие. Всякие, короче. Но чтобы клад! Нет, таких там нет.

— А господа Клыч и Богдан вам лично знакомы? — быстро спросил пожарный директор.

Набуркина удивилась:

— В первый раз слышу такие имена! Неужто в нашей Потеряевке? Да вы шутите, ха-ха-ха! — и она игриво шлепнула Валичку по облысевшему лбу.

«Вот ты и попалась! — взликовал тот. — Никакая ты не потеряевская, если не знаешь таких заметных жителей. Не выйдет твоя хитрость, нет!»

— Какие скучные, нудные дела, барышни, — прозудил он. — Как-кой клад? Это так, была пустая блажь, да и прошла. О кладах ли говорить, когда рядом две такие прелести! — и он протянул ручки: одну — к Лизоле, другую — к Мелите. Тут же зажмурился, ощутив сердцем поразившую его сладкую мысль. — Но я, девочки, совсем не собираюсь делать тайны из этого клада, такого пустяка. Только уговор: дарю ее на ушко той, которая… как бы сказать… будет ко мне… милее, что ли… — и он мягко и плавно потянул ко рту бокал.