Унция или Драгоценное Ничто - [51]

Девочка обрадовалась:

– Дай угадаю! Это тот почтальон с «Капитана Кука», загорелый, как индеец?

– Да, – снова вздохнула Квинта.

– А почему ты стояла на крыльце? Ждала, что его корабль приплывёт к нам во двор?

– Нет, я его провожала.

– Ой, вы были наедине? – Септима сделала круглые глаза.

– Да, – Квинта вздохнула в четвёртый раз.

– И что вы делали? – девочка сияла. – Танцевали танго?

– Нет.

– Румбу?

– Нет…

– Вальс?

– Не-е-ет! – Квинта провела ладонями по пылающим щекам. – Он больше не вернётся… Я так над ним издевалась!

– Ты не умеешь издеваться, – успокоила её Септима. – Разве чуточку подшутить.

В дом влетела Секста, болтавшая с мальчишками на улице.

– У вас, что, кофе убежало?

Вместо ответа Септима схватила её за руки и, напевая весёлую мелодию, повела по комнате в танго. Они скакали вдвоём, дурачась и смеясь, и Квинта, тряхнув распущенными волосами, присоединилась к младшим сёстрам.

Переливчатый, со стонами и всхлипами храп дрожал под чёрными сводами грота. Магнета завозился на подстилке и пихнул братца Рафаку ногой. Гном пробормотал что-то сквозь сон и захрапел ещё заливистей и громче.

Магнета лежал с открытыми глазами, слушая беспокойные рулады, потом встал и спиной вперёд побрёл в дальний угол пещеры.

– Эй, – позвал шёпотом, вглядываясь в беспросветный мрак. – Ты меня слышишь?

В углу стояла тишина.

– Ты здесь? – снова позвал Магнета.

Едва уловимо, из-за камня донёсся одинокий клик струны.

– Тебя, что, хозяин напугал? – гном прислушался.

Подождав несколько мгновений, утвердительно гукнул рожок.

– Меня тоже, – Магнета сел на пол. – Но я это сам заслужил…

Вопросительно свистнула флейта.

– А ты, что же, сюда не по своей вине попала? – он принялся разматывать повязку на руке.

Из темноты с достоинством пропела труба.

– Ну, знаешь, – Магнета впился зубами в узел, – та музыка, которая ни в чём не виновата, сейчас играет в другом месте.

Из угла донеслось пространное полоскание арфы.

– Так-то лучше, – он стряхнул заскорузлую тряпицу. – Я сразу понял, что мы с тобой найдём чёртов… общий язык!

Арфа выразила согласие.

– Тогда расскажи, как тут оказалась. Я слышал, тебя так и не исполнили?

Рожок затянул жалобную песню.

– Подожди, не ной, – гном пошевелил пальцами, морщась от боли. – Давай по порядку, с самого начала.

Некоторое время за камнем не было слышно ни звука. Потом тихо-тихо, с двойного пиано, словно боясь, что излишнее волнение всё расстроит, начался рассказ.

Волна ранних воспоминаний нахлынула, звуча виваче, мажорно и мило. Из этой светлой прелюдии гном узнал, что крошка сюита и её папа жили счастливо в большом загородном доме. Природа вокруг была живописной, о чём говорила изысканная и насыщенная красками орнаментика. Дело происходило, судя по всему, осенью. В звучании преобладали алые, бардовые и жёлто-зелёные тона. Композитор творил с утра до вечера, и дочка росла не по дням, а по часам. Она уже вовсю бегала по дому, баловалась и проказничала, выскакивая в окна, взлетая на крышу и болтая с птицами и звёздами.

Магнета слушал, забыв про рану, и повязка свисала с его неподвижного запястья.

Но чем старше сюита становилась, тем медленнее шло дело – виваче перешло в аллегро, аллегро – в анданте, а анданте сменилось адажио.

Атмосфера в маленьком семействе по-прежнему была хороша, музыкант любил свою дочурку не меньше обычного, но что-то явно его тревожило – то ли бедность, то ли козни завистников. История покуда шла в мажоре, изредка соскальзывая в мелодический минор, и было слышно, что, несмотря на метания отца, отрада всех его дней, милое дитя недостатка в ласке не испытывает, чувствует себя неплохо и уже подросла до коды.

Натуральный минор выскочил неожиданно, вместе с патетическими литаврами, заставив Магнету вздрогнуть. Адажио разом перешло в престо, а надрывное фероче разыгралось до бушующего фуриозо. В этой части повести, как понял гном, отец привёл дочурку на смотрины к издателю, который смертельно оскорбил сюиту в присутствии родителя.

Хаотичное тремоло литавр и оглушительный удар гонга поведали Магнете, что произошло с издателем, а братец Рафака на своей подстилке протяжно застонал и заворочался. До драматичной развязки дело, однако, ещё не дошло.

Престо сбежало к ларго, ларго сползло к едва живому граве, и на глазах гнома, тихий загородный домик оцепили сыщики, а папа-композитор, не оказывая сопротивления, отдал себя в руки правосудия. Уже перед казнью он попросил доставить в темницу любимое дитя и огниво.

Тут из-за камня раздались душераздирающие стенания – труба поливала пещеру фонтанами слёз, рожок скулил, кларнет ныл, флейта хныкала вместе со струнной секцией, где особенно старалась виола да гамба, рыдавшая басом.

Магнета будто сам оказался на месте отчаявшегося отца, поставленного перед дилеммой: поступить по принципу «я тебя породил, я тебя и убью» или оставить дочку в живых, но не дать ей достойного положения в обществе, обрекая на тяготы и бесконечные мытарства. Гном почувствовал и отчаяние самой сюиты, расстающейся с жизнью в самом её начале.

«О, приду ли я снова кому-то на ум? Оживу ли опять в привычном нотном облике здесь – в милом сердцу акустическом мире?» – вопрошали звуки из-за камня, и слушатель прослезился вместе с несчастной сюитой.