Умри за меня - [2]

Огромный груз упал с моих плеч. После, я закрыла свой ноутбук в ящике, и не открывала его, пока не начался учебный год. Мами и Джорджия воодушевили меня выбраться из дома и познакомиться хоть с кем-нибудь. Сестра пригласила меня погулять с ее друзьями, позагорать на пляже рядом с рекой, или пойти в бар, послушать живую музыку, или в клуб, где они танцевали по выходным ночи напролет. Через некоторое время приглашения прекратились.

— Как ты можешь танцевать после того что случилось? — однажды я спросила Джорджию, когда та сидела на полу спальни и красилась перед позолоченным зеркалом в стиле рококо, которое она стянула со стены и облокотила о книжный шкаф.

Моя сестра была безумно красивой. Ее светлые волосы были подстрижены, как у феи, что удивительно красиво сочеталось только с такими, как у нее, поразительно высокими скулами. Ее кожа цвета персика со сливками была усыпана мелкими веснушками. Как и я, она была высокой. Но, в отличие от меня, она имела сногсшибательную фигуру. И я бы убила за ее кудряшки. Она выглядела на 21, хотя лишь через пару неделю ей будет 18.

Она повернулась ко мне.

— Это помогает мне забыть, — сказала она, накладывая новый слой туши.

— Помогает чувствовать себя живой. Мне так же грустно, как и тебе, Кэти-Бин. Но это единственный известный мне способ справится.

Я знала, что она говорит правду. Я слышала, как она ночами рыдала в своей спальне, её сердце было разбито.

— Подавленное состояние не принесет никакой пользы, — тихо сказала она. Ты должна больше времени проводить с людьми. Чтобы отвлечься. Посмотри на себя, — сказала она, положив тушь и притянув меня к себе.

Она повернула меня лицом к зеркалу. Увидев нас вместе, вы никогда не подумали бы, что мы сестры. Мои длинные каштановые волосы были безжизненными, а моя кожа, которая благодаря генам моей матери никогда не загорает, была бледнее обычного. А мои сине-зеленые заспанные глаза с тяжелыми веками, были совершенно не похожи на страстные глаза моей сестры. «Миндалевидные глаза» так их называла мама, к моему большому огорчению. Я бы предпочла, форму глаз, вызывающую восхищение прохожих, а не напоминающих форму ореха.

— Ты великолепна, — заключила Джорджия.

Моя сестра… моя единственная фанатка.

— Да, скажи это толпе парней выстроившихся за дверью, — сказала я и, состроив гримасу, отошла от нее.

— Ты не найдешь парня, проводя все время в одиночестве. И если ты не прекратишь ходить по музеям и киношкам, ты превратишься в одну из женщин 19 века из твоих книг, которые всегда умирали от чахотки или водянки или чего-то в этом роде.

Она повернулась ко мне.

— Послушай, я перестану приставать с просьбами пойти со мной, если ты выполнишь одно моё желание.

— Зови меня просто, Фея крестная, — сказала я и попыталась улыбнутся.

— Возьми свои книжонки, и выйди посидеть в кафе. На солнце. Или в лунном свете, мне все равно. Просто посидеть на открытом воздухе, и вдохнуть выхлопные газы в свои пустые, зачахлые легкие девятнадцатого века. Выйди в люди, ради Бога.

— Но я вижу людей, — начала я.

— Леонардо Да Винчи и Квентин Тарантино не в счет, — перебила она.

Я промолчала. Джорджия встала и перекинула ремешок своей миниатюрной, шикарной сумочки через плечо.

— Это ведь не ты умерла, — сказала она. — Мама с папой умерли. И они хотели бы, чтобы ты жила.

Глава 2

— Куда ты идешь? — спросила Мами, высунув голову с кухни, когда я открыла дверь.

— Джорджия сказала, что мои легкие нуждаются в Парижском грязном воздухе, — ответила я, перекидывая сумку через плечо.

— Она права, — сказала бабушка, подойдя ко мне.

Ее лоб едва доставал до моего подбородка, но ее идеальная фигура и бессменные трехдюймовые каблуки делали ее намного выше. Немного старше семидесяти, Мами выглядела моложавой, и от этого казалась на десять лет моложе.

Когда она была студенткой института искусств, то встретила моего дедушку, успешного продавца антиквариата, которому она напомнила древнюю статую принцессы. Теперь она проводила свои дни, реставрируя картины, на крыше, в своей стеклянной студии.

— Давай, иди! — сказала она, стоя передо мной, полная торжества, — Иди-иди. Маленькая Катя станет украшением этого города.

Я поцеловала бабушку в ее мягкую, пахнущую розами щеку, и, взяв свою связку ключей со стола, прошла через тяжелые деревянные двери и спустилась по мраморной винтовой лестнице, на улицу. Париж разделен на 12 окрестностей или районов, каждый из которых назван своим номером. Наш, седьмой, это старый, богатый район. Если вы хотите жить в престижном районе Парижа, вам не следует селиться здесь. Но так как мои бабушка с дедушкой живут в пятнадцати минутах ходьбы до бульвара Сен-Жермен, который оккупировали кафе и магазины, и от него отделяют только пятнадцать минут ходьбы вдоль реки Сены, я не жалуюсь.

Я вышла за дверь, на яркий солнечный свет и обошла старый парк, находившийся перед домом. Наполненный древними деревьями, с россыпью зеленых деревянных лавочек, за несколько секунд он создавал впечатление, что Париж не столица Франции, а маленький городок.

Спускаясь по улице дю Бак, я прошла несколько магазинов — дорогого шмотья, мебельных салонов, и антикварных лавок. Я даже не остановилась, проходя мимо кафе Папи, которое у него с того времени, когда мы были еще детьми. Здесь мы сидели, и пили мятную воду, пока Папи болтал с кем-нибудь из посетителей. Последнее, что мне сейчас нужно — это сидеть с кем-нибудь из его друзей или даже с самим Папи, на его террасе.