Ультима Туле - [3]

«…Полегче с водой – там последняя. Это уже сегодня, в первый день. А завтра, на следующей неделе, в следующем месяце – что? Рацион строго по каплям, причем каждая следующая порция – дороже предыдущих. Каждый жадно смотрит на долю соседа, облизывается на каждую капельку, следит за тем, как она сползает, падает, издавая сладкое, восхитительное „кап!“

И три ума неодолимо занимаются нехитрой арифметикой: делить надвое гораздо дольше, чем натрое. А вершина всех вычислений, уже высшая математика: все для одного – куда больше, чем для двух. И сколько жидкости можно отыскать в чужом теле? Которому она уже все равно не нужна? Самое крупное, поди, накопило ее гораздо больше. Сколько плещется согревающих пинт в Вандервеене?..»

Взор капитана сопровождал его, когда он отправился за водой. Беду легче переносить в обвинениях, подозрениях и угрозах. Но их не было. Было хладнокровие, спокойствие, мужество. Переделка, в которую они влипли, что и говорить, из ряду вон. Лаудер обошелся одним-единственным глотком, прокатившимся незамеченным в пересохшем рту, и медленно побрел обратно в рубку.

– Что, так и будем корячиться здесь, пока не высохнем, как мумии? Почему не попробовать гиперпространственный скачок?

Большой палец Вандервеена уткнулся в иллюминатор.

– Потому что мы не знаем, в какую сторону скакать. Направление – путь для видимого мира. А здесь ничего видимого нет, одно только невидимое, поэтому никак не определиться, раз непонятно направление, Эйнштейнище ты наш.

– Мы знаем, как мы сидим. Все что надо – развернуться по линии первоначального движения.

– Легко сказать. – Если капитан и чувствовал беспокойство, то оно никак не отражалось на его мужественном лице. – Мы на самом деле не знаем – ни как мы сидим, ни даже, где сидим, хотя – где сидим, я бы мог сказать, поскольку, похоже, среди нас нет женщин. Прибавьте к этому, что мы даже не знаем, движемся ли куда-нибудь и с какой скоростью или просто стоим на месте. А может, мечемся на привязи вокруг какого-нибудь гравитационного кола, вбитого в самой середине черной дыры. Так что мы можем крутиться сколько угодно, вдоль оси, как ты говоришь, или поперек – ничего нового мы при этом не узнаем. Мы можем на самой высокой скорости перенестись в какую-то точку по прямой или вращаться по гигантской бесконечной дуге. Для нас нет никакой возможности узнать это.

– Но приборы…

– Приборы придуманы для пространственно-временных континуумов, в которых они и действуют. Теперь же нам нужны… новые инструменты для совершенно иного типа условий!

– Хорошо. Вы получите инструменты. Но для этого нам все-таки придется привести в действие гиперпространственные двигатели. – Лаудер встряхнул кулаком. – Они могут рвануть нас за четыре последовательных слоя гиперпространства, четыре сосуществующие вселенные. И там ничто не будет закрывать обзора, как в этой чертовой дыре. Там будут огни, маяки, сигналы – все, что может привести нас домой.

– Маяки, – уныло отозвался Сантел. – Красный карлик, старый, стерильный и лишенный планет, сейчас бы показался мне сущим раем.

– Но мы же можем попробовать? – настаивал Лаудер. – Что нам мешает?

– Можем, – Вандервеен был задумчив, отвечал неохотно. – Но если мы промахнемся…

– Тогда мы сделаем еще один скачок, более глубокий и решительный – в той же тьме кромешной, – закончил за него Сантел. – А потом уже окончательно сбрендим и станем скакать снова и снова, как блоха в скафандре. И будем погружаться все глубже и глубже, вместо того, чтобы выбираться ближе и ближе. Все больше барахтаться и все глубже увязать, точно мухи в пивной луже.

– Мухи! – воскликнул Лаудер на самой высокой ноте, доступной его голосу. – Вы мне их опять подбросили?

Вандервеен двинулся вперед и столкнулся с ним грудь о грудь.

– Спокойно! Слушай сюда! – Пальцы его в этот патетический момент служили гребнем шикарной бороде. – Мы располагаем множеством выходов. Право, лево руля, полный вперед и назад, по восходящей, нисходящей – и в тысяче других промежуточных направлений. И вдобавок все прочие координаты, столбцы которых заняли бы лист в десять ярдов длиной. И лишь одна из них может быть верной. Только одна может дать нам спасение, жизнь, дом, зеленые поля, ласковое солнце, тепло и дружеский локоть. Любой другой вектор может завести нас в тупик еще более глубокий и сделать наше безнадежное положение крайне безнадежным. Понятно?

– Да, – ответ прозвучал почти шепотом.

– Прекрасно. Задай направление, и мы испытаем судьбу.

– Я? – Лаудера трясло. – Но почему я?

– Потому что ты нытик, – сказал Сантел.

Капитан повернулся на его реплику.

– А вот это необязательно. – И снова, обращаясь к Лаудеру: – Ну, выбирай!

– Прямо сейчас? – Лаудер оттягивал момент, жутко боясь ошибиться.

– Точка?.. – командирским голосом спросил Вандервеен. И повторил уже утвердительно: – Точка!

Обливаясь потом, Лаудер махнул рукой наугад. Это походило на сигнал к старту при заплыве в гиблом омуте.

– Назовите любое сочетание из трех цифр.

– Двести тридцать семь.

– Литера.

– «Б».

– И – угол.

– Сорок семь градусов.

– А вы, – обратился капитан к Сантелу, – слушайте, что он говорит. Направьте корабль по выбранным координатам. Включайте, как только будете готовы.