Ультима Туле - [2]

Сантел облачился без посторонней помощи. Они лишь помогли установить шлем и туго затянули болты. Скафандр ожил, зашевелился – и покинул помещение.

Каждый его шорох эхом раскатывался по кораблю, передаваясь с некоторым усилением. Стук тяжелых магнитных подошв. Шум двигателя за дверью воздушного шлюза. Тонкий пронзительный свист воздуха, выкачанного, прежде чем космонавт откинул трап у камеры внутреннего сгорания. Шелест скафандра по обшивке: удаляющийся, затем – приближающийся. Все те же звуки – только в обратном порядке.

Он вернулся. Ответ им был известен еще прежде, чем оказался сдвинут последний болт головного шлема. Ответ был написан на его лице за пластигласовым визором. Сняли шлем. Мрачная безнадежность лежала на челе космонавта.

– Засада почище той, что у вас перед глазами. – Сантел размашисто расстегнул молнию скафандра и, извиваясь, стал выбираться оттуда, точно краб из усохшего панциря. – Похоже, нам кранты.

– Тьма кромешная, – безнадежно бормотал Лаудер, помахивая бутылкой. – Полнейшая тьма, плотная, непроницаемая. Ни искорки света. Ни тебе золотого или серебряного отблеска какой-нибудь далекой звезды. Ни бледно-розового следа ракетного двигателя. Ни призрачного фантома кометы.

Вандервеен стоял у иллюминатора, оглаживая бороду.

– Ни солнц, ни планет, ни зеленых полей, ни поющих… птичек, – тянул Лаудер, в перерывах щедро увлажняя глотку. – Бог дал – Бог и взял.

– Он здорово нализался, – предупредил Сантел.

– Пусть себе. – Вандервеен и глазом не повел. – Ему так лучше – и нам спокойнее.

– Может, у меня реакция замедленная, – голос Сан-тела оставался тверд. – Но я пока не нахожу причин для отчаяния.

– Естественно. Ты ведь инженер и мыслишь, как инженер. Ты знаешь, что гиперпространственным скачком можно испытать судьбу – куда вынесет. Остаются к тому же ракетные двигатели. Пусть мы сгинули с глаз долой, но еще целы.

– Да, конечно, гиперпространственный… – Видимо, это слово нашло отклик в пьянеющей с каждой минутой голове Лаудера. – Двадцать световых в час. Это спасет нас. Надо пользоваться любым шансом. – Он, ухмыляясь, стал озираться, мгновенно осчастливленный.

– Точно упавший в море аэроплан, – такое сравнение отчего-то вдруг взбрело в голову Сантелу. – Вошел в воду и не может взлететь…

Лаудер качнулся, замахиваясь бутылкой, точно стеклянной дубинкой.

– Молчи – тебе и дела нет, пусть мы здесь хоть заживо сгнием. Да и куда тебе возвращаться? В вонючую комнатенку в общаге для одиноких космонавтов? Месяц на мели лузгать семечки да храпеть в библиотеке за гипнопедами, чтобы устроиться в коммерческий рейс на крупном судне – чего тебе никогда не светило. Живи и страждуй звездных трасс, что не приведут никуда, – и когда тебе уже ничего не будет…

– Еще будет, Лаудер, – оборвал его Вандервеен.

– А что до тебя… – обернулся Лаудер к капитану.

– ВСЕ БУДЕТ! – Борода Вандервеена встопорщилась. На дюжих ручищах вздулись кулаки.

В ярости Лаудер запустил в него бутылкой, всхлипнув: – Поговори у меня!

Капитан утробно рявкнул, взмахивая внушительной дланью. Больше он ничего не сделал, но этого оказалось достаточно, чтобы запустить напарника по комнате, точно шар в боулинге.

И – тишина. Они посмотрели на то, что рухнуло в углу с зажмуренными глазами, дыша тяжело и хрипло. Отвернувшись от тела, они вновь посмотрели в иллюминатор. Молчание и темнота. Ни звездочки, ни отдаленного светила. Ни отчетливо различимого сияния Млечного Пути. Лишь глубокая бездушность до дня Творения. Они были телами на забытой барке, покоившейся в океане без времени и берегов, без дна и перемен. Тьма африканская и умиротворяющая, как смерть.

– Это не путь астронавта. – Сантел ткнул пальцем в угол. – Он не сможет сохранить ясность рассудка.

– Его еще ждут. Это многое значит.

Сантел подмигнул.

– Тебя – тоже.

Капитан смотрел во тьму и, казалось, видел там только прошлое.

– Я совсем другой человек. Да и ты другой. В этом и прелесть человеческих отношений, что все люди – разные. Каждый делает то, что отпущено ему щедротами Господа. Лаудер не способен на другое.

– Нет, сэр, – согласился Сантел с безграничным уважением в голосе.

Лаудер скоро пришел в себя, проморгался, но ничего не сказал. Вскарабкавшись на свою койку, он проспал четыре часа кряду. Проснувшись, он сразу посмотрел на хронометр.

– Эй, ребята, мы что, так и стоим на месте?

– По большей части.

– Пялитесь в эту черную Тускарору? Что вы в ней нашли интересного?

Сантел не подумал отвечать, и не только ухом, но и бровью не повел.

– Думаем, – ответил Вандервеен. – Тяжко.

– Да ну? – Лаудер выкарабкался наружу, осторожно потянулся и ощупал челюсть. – Кто это так меня приложил?

– Может, я. А может, и Сантел. А может, ты сам себе двинул той бутылкой, которой все время размахивал. Неугомонный ты наш.

– Понял. Вопросов нет. Замяли.

– И пока я здесь капитан – никаких склок, никакой грызни. Тем более когда мы в этой западне. Группа у нас небольшая, и все повязаны.

Лаудер оглядел его, облизал пересохшие губы.

– Думаю, вы правы, капитан. Что ж, пойду попить. Пересох, как подошва.

– Полегче с водой, – посоветовал Вандервеен.

– Не понял?

– Там последняя.