Улинчина тропа - [2]
Сына, как и кудлатого геолога, Кольчей назвала. А он и впрямь с годами все больше отца стал напоминать. Не обличьем, злобным нравом. К матери иначе не обращался, как «косоглазая». Видно, кто-то из мужиков надоумил мальца, рассказал, как геолог его мать величал. Подрос, кулаки в ход пускать стал. Особенно лютовал, если Улинча ему собольи шкурки не соглашалась отдать. Уж больно парень пристрастился к «огненной воде». Вырвет силком у женщины добычу. И бегом в факторию — за спиртом. Такая мена ему удачной казалась.
Выпьет Кольча, и ну бахвалиться перед сородичами: «Все знают, что мою мать Баятай, хозяин тайги, привечает. Ей одной показал заветную тропу в богатые урочища. А я из косоглазой старухи секрет все одно выбью, стану знаменитым охотником».
И верно, колотил старуху нещадно. Улинча все терпела, от побоев передних зубов лишилась, сморщилась, как гриб после заморозков. Сородичи от нее последний год слова не слышали, хоть и прежде в разговорчивых не числилась.
Заметно сдала бабка Улинча, но попутчиков на охоте и теперь не признавала. Если кто увяжется, приналяжет на лыжах, только ветер свистит во след.
Но в тот памятный год зима выдалась на редкость голодная и холодная — птицы на лету замерзали, камнем падали на землю. Эвенки из тайги с пустыми руками возвращались. Даже Улинче охотничья удача изменила. А, может, и не в удаче дело. Зверье в поисках корма, а птицы, спасаясь от лютых морозов, искали новые урочища, перевалив через горный хребет, в низину. А старой женщине не хватало сил на дальние переходы, сказались побои. Редко-редко теперь зайцев из силков доставала.
Дележом зайчатины сын занимался. Кусок пожирнее — себе, кости — собакам. Улинче ничего не перепадало. Она и не спорила. Молча, захватив берданку и ловушки, вновь из теплого убежища уходила в студеную тайгу.
А тут еще завьюжило, неделю пурга не унималась. Носа из жилья не высунешь, ветер с ног сбивает. Кольча запасенную зайчатину давно прикончил, и больше не к завыванию вьюги, а к вою собственных кишок в животе прислушивался. Не по нутру ему их перепляс пришелся. Поднял мать с лежанки, вытолкал из чума: «Иди, косоглазая, поклонись Баятаю. Да без добычи не возвращайся. Не пущу к огню, так и знай».
Вьюга лютовала еще три дня, наконец, утихла. Кольча выглянул наружу: снегу намело по самый верх зимовья, следов человеческих нигде не видать. Покричал, из ружья выстрелил: нет ответа. Чай, сгинула в снегах старуха-мать. Делать нечего, сам на охоту собрался. Свистнул собак, но те даже морды приподнять не смогли, ослабели от голода.
Кольча выбрал направление на восток. Помнил, что Улинча всегда в ту сторону на промысел отправлялась. Огляделся. Светло, снег сияет, переливается разноцветными бликами на солнце. Хэх! Обрадовался парень. По свежему снежку на лыжах легко с перевала спуститься.
Но снежное покрывало таило западни, прятало рытвины и расщелины. Лыжи-суксиллэ Кольча обломил, выдираясь из каменного распадка, и теперь то и дело проваливался в снег по пояс. Рукавицы из беличьих шкурок обронил в начале пути, кожу с ладоней содрал в кровь о снежную корку… Повернуть бы вспять, да ветер в спину дует, и всё крепчает, швыряет в лицо пригоршни колючих игл… Темнеть стало, а тропы не видать.
Он беспомощно барахтался в снегу. А ночь подкрадывалась все ближе, заводя темноту, как паук сети. Мороз все громче покряхтывал, расправлял свои скрипучие лапы. Вот-вот стиснет горло Кольче, уже каждый вздох ему с трудом дается. Перед глазами туман. Не понять, то ли впереди лиственница качается, то ли медведь-шатун блазнится[1].
Тоска смертная Кольчино сердце сжала. И вдруг видит: мать это ему маячит, манит к себе. Откуда здесь ей взяться? Удивился, но пополз к ней. На локтях, раздирая руки в кровь, рывок за рывком продвигался вперед. Улинча остановится, покачает ему головой призывно и словно отплывает в темноту. Сын боится ее потерять из виду, собрав последние силы, свое тело на руках из снега выкидывает. И вдруг — сам себе не поверил — на твердой тропе оказался. Наконец-то на непослушные онемевшие ноги поднялся. Только хотел мать-старуху нагнать, а она растворилась в воздухе, в последний раз кивнув: иди, мол, за мной.
Тропа, тянувшаяся вниз по склону хребта, вскоре привела Кольчу к зимовью, где были заготовлены дрова. Заботливой рукой припасены спички, соль, строганина[2]. Он затопил печурку, напился горячего чаю, согрел внутренности. И все на дверь поглядывал. Ждал, вот-вот Улинча бочком втиснется, боясь жилище настудить. Не дождался. Сон повалил его на лежанку.
Сколько спал — не знает. Очнулся. Зимовье давно выстыло, а матери все нет. Вышел наружу, следы оглядел. Только его торбаса на тропе отпечатались, другого отпечатка нет. Вверх по тропе поднялся, нашел глубокую рытвину, прорытую в снегу к тропе собственным телом. Но и тут единственный след — его, Кольчин. Подивился, но голову долго над этим ломать не стал. Тем более охота захватила. Расставил силки, и уже к полудню несколько зайцев попалось. А к вечеру удалось подстрелить куропатку. Эхма! То-то сородичи позавидуют.
Что ни день, улов все богаче. Не только белки, но соболя да горностаи сами в руки идут. Потка уже плотно набита пушными шкурками, а Кольче всё мало. Но на шестой день ни с чем вернулся, на седьмой — снова пусто. В зимовье ненароком споткнулся о собственное ружье, а оно заряжено. Раздался выстрел, пуля висок ему царапнула, в стену с визгом впилась… Не стоит больше судьбу испытывать, понял охотник. Домой собрался. Тропа скоро вывела на вершину хребта, откуда рукой подать до знакомых мест.
В чудеса нужно верить… но не всегда им можно доверять. Если тебе приоткрылась дверь в этот тайный мир, подумай как следует, прежде чем идти туда. Ведь выхода из того мира может и не быть.
Жизнь Алекса меняется, когда его начинают преследовать постоянные обмороки и провалы в памяти. В это время в Нью-Полисе люди подвергаются атакам Тёмного мира. Его обитатели вернулись через века, чтобы отомстить Земле за изгнание. Тёмному миру противостоит Йеллоу — воин Жёлтого мира, планеты в Альтернативном Пространстве. Алекс понимает, что Йеллоу — это он и ищет других воинов. Осталось только вспомнить, кто есть кто.
Что общего у журналиста и благородного сыщика? У гадалки и сурового наёмника? Судьбы сплетаются, когда древний монстр идёт за своей жертвой, оставляя кровавый след. Лишь четвёрка храбрецов может помешать тьме разорвать сердце королевства. Столица велика, но спрятаться в ней негде – от зверя не убежишь. Охота начинается.
Караван медленно двигался вниз по песчаной дюне к оазису. Солнце, тонувшее в закате за спинами всадников, создавало длинные тени, проходя сквозь заросли сухого кустарника и жухлой травы. Туйганские женщины наблюдали за наездниками со скамеек, стоявших у покрытых войлоком юрт, в то время как дети носились вокруг в наступающей вечерней прохладе, пробегая мимо лошадей, мулов и повозок, запряженных буйволами. Некоторые караванщики смеялись и бросали неугомонной ребятне всякие побрякушки, но Тайко Арисанн улыбался только смотревшим женщинам.
Рассказ про то, как во времена, когда драконы правили эльфами и людьми, зародилась любовь между эльфом, который был подданным дракона и плененной эльфийкой, которая не хотела жить под властью драконов. Рассказ входит в антологию «Королевства Эльфов» («Realms of the Elves»), изданную в 2006 г. Редактор: Филип Этанс.
Дестини Уэллер и ее сестра-близнец Ливви были близки так, как могут быть близки только две сестры, пока Ливви не решила стать вампиром, покинув Дестини. Теперь Дестини готова сделать все, чтобы вернуть Ливви в семью. Но в своем мире бесконечной тьмы Ливви знает единственный путь воссоединения сестёр — Дестини тоже должна стать вампиром… Которая из сестер увидит свет следующей полной луны? Чьи губы насладятся вкусом ночи? Кто выживет? Вторая часть дилогии «Опасные девушки».