Уличные птицы (грязный роман) - [33]

Проснувшись в холодном поту, Граф не мало сил потратил на поиски монетки для телефона-автомата.

* * *

Несмотря на то, что снаружи торчал конец ремня с пряжкой, врач скорой не стал выбивать дверь.

Граф рвал телефонные провода - таксофон слушался резкого удара в бок и соединял снова и снова.

Дверь выбили. Она не висела на ремне - ремень оборвался. Она лежала в углу, вокруг были раскиданы облатки из-под демидрола.

* * *

Суровое золото берез в лучах ноябрьского жадного солнца дарило сангвинистический покой. Шаги хотелось делать все короче и короче. Он надел очки, белый халат, и представился: «Доктор Бехтерев», - его пустили в реанимацию.

Маленькая скрюченная черная обезьянка лежала посреди белой кровати. Чернота была не та, что получают при загаре, а иссиня-свекольная, как кровоподтек у негра. Надсадно вытаращенные темные глаза уставились на Графа. Руки с судорожно согнутыми пальцами рывками зашевелились.

- Я вижу - т-ы-ы с ней, - губы не слушались. - Почему не дал умереть.

- Любимая, - Граф все гладил и гладил еѐ голову. - Я с тобой, все будет хорошо. Он провел рукой по багровому ушку, по плечу. - Давай, я тебя пописать отнесу.

Она рвалась, мотала головой, отталкивала его руки. Вдруг неистово вцепилась в Графа; и прижалась к нему, как дождавшаяся Сольвейг.

* * *

Главврач категорически отказался отдавать Эву Графу, ссылаясь на закон, по которому «обязан после суицида упаковать пациента в психушку». Врач был интересный, в годах, с кудрявой седой бородой от виска до виска и без усов, с круглыми ядреными щечками и широким носом гнома добряка.

- Вы, коллега, - говорил он Графу, потирая белые руки, - получите ее в лучшем виде через месяцок или полтора, от силы. И вам спокойней, и нам. Я даже готов полностью поставить вас, уважаемый, в известность о курсе лечения, и уж поверьте, обойдемся без инсулиновых шоков и ЭСТ. Циркулярные душики, чуть-чуть аминазина в самом начале – пусть поспит, и выпустим под легоньким «депо».

- Доктор, извините за бестактность, но, судя по возрасту, вы воевали…

- Нет - я отсиделся в тылу! - Профессор со всей силы шарахнул ладонью по столу. -Забирайте пациентку! И чтоб я вас здесь больше не видел. Кстати, вы кем ей приходитесь?..

* * *

Граф завернул еѐ в простыню и унес.

В скромной съемной комнате в доме на набережной они зазимовали. Граф сделал все, что мог, чтобы через месяц после больницы еѐ покинула депрессия, и Она стала нормально двигаться и улыбаться.

В эту зиму между Графом и художницей установились отношения редкой уютной нежности. Долгие зимние вечера они сидели на диване, смотрели друг на друга и молча гладили друг друга. Интимная близость между ними стала редкой, они любили глазами, и это давало им наслаждение друг другом, и нежной теплой действительностью.

Граф старался быть с ней как можно больше, брал мелкую надомную работу - в основном по ремонту обуви. Она реставрировала недорогие иконки. Денег получалось мало, но на чай, соленые огурчики, картошку, и бутылку вина по субботам, хватало.

Далеко за полночь, когда на улице никого не было, они, как дети, взявшись за руки, выходили пройтись по набережной. Покрытые белым инеем липы нависали над головой. Ночные фонари дарили теплый свет. Пушистые шарфы и рукавицы грели. Далеко внизу простиралась снежная пустыня замерзшего русла.

Граф был несказанно рад, что она не вспоминала о пирвиттине и даже старалась бросить курить.

Они ждали весну. У них все было впереди.

* * *

В апреле в их комнатке потекло с потолка, они подставляли тазики, переносили пожитки в другие углы и думали, что купить из одежды на теплый май.

По весне заказов на ремонт обуви стало много. Граф подработал и купил ей весенние сапожки и в «секондхенде» неплохое легкое, цвета морской волны пальто.

В их доме появились мясо и кофе. К ним на обед стали наведываться старые знакомые. Некоторым Граф был рад, некоторых терпел, одного спустил с лестницы.

Она начала готовиться к поступлению в художественный институт. Она то упорно бралась за подготовку, то бросала учебники и плакала, что «не может запомнить чушь, там написанную, и вообще, у нее есть по этому поводу свое, отличное мнение».

- Лягушечка моя, не зарубайся на том, что там написано, знамо дело - чушь. Воспринимай это как код, ключ, пароль. Каждое слово – магический звук. И если люди чем-то ценны - лишь способностью издавать эти звуки. Совершенно бессмысленное сочетание самых простых слов может быть формулой вечности, а набор непонятных тебе звуков – ключом к судьбам людей и цивилизаций, - Граф прищурился, и казалось, что он смотрит вдаль прямо сквозь стену.

- Не смотри так. Когда ты так смотришь, у меня появляется какая-то «животная тоска», за грудиной давит, страшно, будто я в полной темноте, а рядом бездонная пропасть, черная дыра; кажется, сейчас душу, как пылесосом вытянет. В тебе черный огонь горит, я порой тебя начинаю бояться и ненавидеть.

* * *

Граф видел, что иногда раздражает любимую своим присутствием. Он объяснял себе это стрессом, связанным с подготовкой к экзаменам.

Август месяц был ознаменован победой – Она поступила учиться! Не в какое-нибудь училище, а в настоящий институт, на художника театра.