Уличные птицы (грязный роман) - [30]

* * *

Лето пролетело, осень заставила покинуть ветхий домик и переехать в мизерную облезлую квартирку на пятом блочном этаже.

- С тобой, и с возможностью творить, я готова жить где угодно, но прости, главное для меня в жизни - искусство, - Она улыбалась, но было видно, что Она не лжет.

- «Искусство» - это прекрасно,- говорил Граф. - Но какова цель, стоит ли тратить краски и время, чтобы какой-нибудь сморчок сказал: «О, это рука гения»? Чтоб потешить гордыню?

- Я ж не ты, я люблю людей.

- «Любовь» - это, конечно, магическое, но, всего лишь, слово.

- И ты давно мне его не говорил!

- Я стараюсь делать, чтоб ты это чувствовала.

В начале февраля она пришла домой очень поздно. Молча схватила мольберт. И, не говоря ни слова Графу, начала смешивать на палитре краски и мазать в полумраке по холсту.

Граф не спал, сердце его билось, как мотор самолета.

Когда утро осветило холст, она схватила и бросила его на пол. Упала на колени, ее било, из груди доносился скрип несмазанных дверных петель. Поползла на кухню, поднялась по стенке, жадно пила из крана. Тихо легла возле Графа. Губы Еѐ пересохли, дыхание пахло уксусом и марганцовкой. Граф обнял еѐ за плечи. Она беззвучно зарыдала:

- Я что-то потеряла, я не хочу больше творить, я вся ушла в тебя, как в песок, мне нужен выход.

- «Джеф» - не выход. Мы уедем из этой дыры, мы будем жить в красивом доме над рекой, дай мне месяц.

Вечером они пили вино, ели торт. Граф вытирал ее слезы и мазал мазью синяки на воспаленных исколотых венах. Она смотрела в его чуть замутненные болью глаза и плакала от счастья, что Он есть у Неѐ.

До середины апреля Граф уходил утром и приходил вечером, иногда уезжал на несколько дней. Она почти не выходила из дома, лишь иногда на вечерок к матери.

Однажды, после недельного отсутствия, Граф приехал поздно ночью и радостно сказал ей:

- Собирайся.

Она прыгала от счастья до потолка, даже не спросив Графа, куда они едут.

* * *

Ровно год прошел с того дня, когда Граф забрал еѐ из сумасшедшего дома. И вот они ехали в маленький городок, где Граф нашел работу с большой трехкомнатной ведомственной квартирой. Три месяца рая и безумно возгоревшейся любовной страсти с нетерпением ждали их.

Работа не сильно обременяла Графа, и он часто ходил на натуру вместе. Она писала акварелью. Граф баловался угольком. Иногда они падали в высокие травы и предавались любви. Их секс становился все более яростным и изощренным. Граф входил в неѐ с таким натиском и силой, что, казалось, он хочет дотронуться пенисом до еѐ сердца. Она выла во время оргазма, как дикий лесной зверь. Кончив, они падали изнеможенные, но через пару минут продолжали в позе 69. Их спины были исцарапаны, тела - в укусах и синяках от особо яростных поцелуев. Граф обожал еѐ, ей нравилось это, она была уверена, спокойна и удовлетворена.

- Ты говоришь, что слово «искусство», - рассуждала она, - происходит от слова «искушение». Самое древнее искусство – искусство обмана, в частности, по средством яблока. Странно, всю жизнь мы боремся с искушениями, хулим искусителя, а занимаемся искусством.

- Оставь христианский бред, они сами запутались. Стань ближе к натуре. Есть слово «культура». Для язычника «культура» - «культ «Ра», культ великого бога Солнца. Знай - ты служишь Солнцу. Если думать так, то не так печально осознавать, что все, созданное человеком, не говоря уж о нем самом, - лишь капля пота на раскаленном стекле. Ведь и сам великий Ра вскоре закроет свой яростный желтый глаз, - она задирала голову и щурилась, глядя на солнце. Граф продолжал, размахивая руками, - представляешь, мы часто бросаем в пространство слова, не понимая их суть, кто задумывается, что «удовольствие», «удочка», «удача» и «удар» - однокоренные слова, и за всеми ими стоит древний «уд» - слово, означающее то же, что и слово, которым нынче харкают на асфальт – «х-х-х-уй»… Мир меняет полюса, что вчера - правило, сегодня - грязь.

- А какое из искусств ты считаешь самым…

- Самым нетленным? Финифть, «финипт» по-византийски. Ра – сдохнет, эмаль -останется.

- А я писала финифть, правда, не долго, но умею. Для этого печь нужна, краски специальные. Пурпур вообще из золота делают… А нимбы чистым золотом пишут.

- У тебя это все будет… если захочешь.

* * *

В конце лета приехал погостить Гаврила. Свежий. Месяц как вышедший из запоя, с ясным левым и сильно покрасневшим, от развивающейся глаукомы, правым глазом.

Началась бесконечная тусня с красками, пастелью, обойной бумагой, на обратной стороне которой так любил творить Гаврила. Столярный клей, стружка, вонь «Примы». Ночные разговоры ни о чем: «Ван Гог... Гоген… Моне, который Клод… Филонов… чертов Босх… Тулуз...».

Эва иногда участвовала в творческом процессе и разговорах, иногда расставляла свой этюдник, брала краски, но редко доносила их до холста. Иногда сидела отрешенно и курила, пуская дым струей в потолок. На следующий день Граф чистил еѐ засохшие палитры. «Хочу на пленэр, замкнутое пространство давит», - говорила художница, и они шли: фиолетовые пашни под холодным белым, нестерпимо ярким солнцем расползались по ее холстам; черные строгие люди сидели на истошно рыжих бульварных скамьях; серые прозрачные ангелы с лимонными нимбами зависали под суровым насупленным небом; черные подсолнухи среди изумрудных полей.