Улица Райских дев - [134]

«Она становится египтянкой, – подумал Деклин, готовя шприц для укола последнему пациенту, – она – женщина, которая вернулась на родину».

И все же, осознал он, глядя на Джесмайн через площадь, – она не обрела вновь семьи. Ни разу она не позвонила домой, и, может быть, никто из родных не знал, что она в Египте. Пятнадцать лет назад она замирала от ужаса при мысли вернуться в Египет – сейчас она вернулась к соотечественникам, бедным феллахам, по-прежнему отвернувшись душой от родной семьи.

Когда Джесмайн завязывала на голову косынку, она увидела, что Коннор, сидящий около кофейни, посмотрел на нее, их взгляды встретились, и она отвернулась. Она знала, что он переменился. В нем выгорел социальный энтузиазм, который восхищал ее при первой их встрече пятнадцать лет назад. Но она не знала, почему произошла эта перемена, каждый симптом которой вызывал в ней желание обратиться к нему: «Почему вы говорите, что наши усилия в Египте бесплодны? О чем вы думаете вечерами, молча и в отдалении от всех выкуривая сигарету за сигаретой? Почему вы не подойдете ко мне – ведь через пять недель мы расстанемся?»

Она тянулась к нему не только из-за того чувства, которое родилось в ее душе в день, когда она впервые его увидела. Джесмайн хотела ему помочь в какой-то его беде еще из признательности за то, что Деклин была причиной возвращения ее на родину. Вернувшись в Египет, Джесмайн освободилась от депрессии, от гнева и тоски, которые жили в ее сердце после того дня, когда отец проклял ее. Она чувствовала себя счастливой и оживленной, смеялась и шутила со своими пациентками. Вот сейчас пожилая крестьянка обратилась к ней с вопросом:

– Скажите, саида-докторша, а эта ваша новая медицина помогает?

Прослушивая через стетоскоп дыхание больной, жаловавшейся на лихорадку и слабость, она ответила:

– Зависит от пациента, ум Тевфик. Вот я дала бутылку микстуры Ахмеду, который сильно кашлял, и велела пить неделю по большой ложке. Он пришел в назначенный срок, кашель стал еще хуже. «Ты пил лекарство?» – «Нет, саида, ложка не пролезла в горлышко».

Все засмеялись, согласившись, что мужчины бывают бестолковы и беспомощны. Джесмайн слышала собственный беззаботный смех и понимала, что с ней случилось чудо. Ведь депрессия при ее наследственности угрожала рассудку. Когда она двадцать лет назад приехала в Англию, то узнала от тети Пенелопы, что ее бабушка леди Франсис покончила с собой во время глубокой депрессии. «Дядя Эдди, – подумала тогда она, – возможно, застрелился, хотя утверждали, что он погиб от нечаянного выстрела при чистке револьвера. А мать, которая погибла в автомобильной катастрофе, – может быть, это тоже было самоубийство в результате депрессии?» У Джесмайн возникла мысль, что депрессия могла стать пагубной и для нее самой. Но в Египте депрессия прошла бесследно и Джесмайн воскресла душой. Это было прекрасное чудо, возрождение к жизни. Она была счастлива, слыша кругом арабский язык, вернувшись к привычной еде своего детства. А какой радостью было узнать снова в своих соотечественниках эту неподражаемую ироничную манеру, умение египтян посмеяться над самими собой, не принимать жизнь чересчур серьезно. А счастье сидеть на берегу Нила, наблюдая, как меняется его течение от восхода до заката солнца, чувствовать под ногами благодатную родную почву, а на плечах – горячую ласку солнца… Да, Джесмайн пробудилась и воскресла физически и духовно. И она чувствовала, что в Деклине Конноре что-то умерло, и горячо желала его воскресить.

– У вас бывает кровь в моче, умма? – почтительно спросила она старую женщину, одетую в черное. – И боли в животе?

Та дважды утвердительно кивнула, и Джесмайн, выписывая ей направление к районному врачу, сказала:

– У вас болезнь крови. В районной больнице вам дадут лекарство, и вы поправитесь.

Случай был ясным – инфекция гнездилась в грязных водоемах деревни, и если бы лекарство у Джесмайн не кончилось, она немедленно сделала бы инъекцию. Старая крестьянка кивнула и взяла бумажку, но Джесмайн знала, что она может, вернувшись домой, сварить ее с чайными листьями и выпить для целительного эффекта.

– Саида! – сказала ум Тевфик, отняв от груди ребенка. – Дайте мне лекарство для моей сестры. Она три месяца замужем и не беременеет. Он может взять вторую жену.

Женщины кругом сочувственно закивали – лучше всего забеременеть в первый же месяц после свадьбы, тогда брак складывается удачно.

– Пусть сестра покажется врачу, – сказала Джесмайн, – он найдет причину.

– Причину она сама знает – в нее вошел злой дух. Дайте лекарство, чтобы изгнать его. Вскоре после свадьбы, – рассказывала ум Тевфик, – сестра шла через поле, перед ней пролетели два ворона. Они сели на акацию и глядели на сестру, когда она проходила мимо них. Вот тогда в нее и вошел джинни, поэтому она и не беременеет.

Глядя в упрямое лицо женщины с жестко очерченным ртом, Джесмайн кивнула и сказала:

– Да, ум Тевфик, твоя сестра права. Скажи ей – пусть носит под одеждой на животе два черных птичьих перышка. Через неделю пусть вынет их и прочитает первую суру Корана, потом пусть носит еще семь дней. Через несколько недель джинн выйдет из нее.