Украсть богача - [83]

Мы кивнули. По-моему, в первый раз за все время мы были серьезны.

К пяти начали съезжаться наши злосчастные коллеги, и скука их моментально сменялась удивлением, когда мы с Бхатнагар хватали одного за другим за руку, уводили к Руди в гримерку и говорили, что нам от них нужно. Руди раздавал еду и напитки, тоже пытался объяснить ситуацию и отбирал телефоны.

Зовите-меня-Ник и зовите-меня-Сид таращились на нас как бараны, и изо рта у них капала слюна.

– Да ладно? – твердили они. – Да ладно? Да ладно, чувак?

– Вот именно, чуваки, – отвечал Руди.

Всего приехали десять человек: оператор, видеоредакторы, гримерша в расстроенных чувствах, которая плакала не переставая и повторяла: как не стыдно отнимать у детей мать.

– Злодеи вы, злодеи, – причитала она. – Подумать только, а я еще угощала их домашним мурукку![208]

Руди расхаживал среди коллег, пытался их ободрить. Но вид у него был изможденный, нервный и унылый.

– На самом деле меня все ненавидят, – сказал он тихонько, когда я через час зашел в аппаратную с закусками из торгового автомата. Я сторожил двери между нашей частью студии и остальными помещениями. Вокруг никого не было, разве что в кабинете спутникового вещания сидела Бхатнагар. – Они со мной любезничали, потому что я босс. Просто притворялись.

– Да ладно тебе, босс, – возразил я. – Притворялись – слишком жестокое слово.

– Блин, – продолжал Руди, – если нас в ближайшие несколько дней не прикончат, я обязательно буду вести себя вежливее. – И он показал оттопыренные большие пальцы проходящему мимо зови-меня-Сиду.

Пока что все шло гладко. До эфира оставалось полчаса. Прия сканировала документы. Зови-меня-Ник рисовал графику в фотошопе и плакался, что надо было поступать на юридический факультет в Северной Каролине, а не возвращаться на эту богом забытую родину.

В новостях о событиях на международной телестудии Дели не было ни слова. Глядишь, все у нас получится.

Без пяти семь мы уже были на местах. Ведущий в наших мониторах сообщил, что скоро начнется повтор «Зажигательных детских танцев», потом экран погас, и ведущий извинился за технические проблемы.

Бхатнагар удалось остановить повтор. У меня зазвонил телефон.

– Мы готовы, – сказала она.

Я хлопнул по плечу сидящего передо мной угрюмого техника, и он щелкнул выключателем. Трансляция возобновилась, и в мониторах появился Руди на фоне зеленого экрана.

– Народ Индии, – серьезно произнес он, – я стал жертвой преступного сговора, который устроил наш бывший продюсер Шашанк Оберой. Он похитил нас ради выкупа. Не верьте, что я мошенник и пакистанский шпион: это все ложь! Я скажу вам правду.

На зеленом экране загорались графики, на которые накладывались таблицы. Неплохо для двух часов подготовки, когда над твоей головой фактически занесли латхи[209].

Руди держался великолепно. Он излучал искренность и обаяние, которое прежде покоряло сердца домохозяек. Лицо немного осунулось, резче обозначились черты. Но выглядел он хорошо. Идеальный сынок, попавший в беду, умолял мать о помощи. То-то сейчас женщины, должно быть, рыдают в гостиных, звонят подругам: «Скажи мужу, чтобы выключил свой крикет, и срочно смотри 114 канал. Там показывают этого мальчика, Руди, уму непостижимо, что он рассказывает, правда, Манека, он такой милый, так бы и задушила его в объятиях?»

Настоящая честность утомляет. То ли дело честность на грани правды и лжи: на ней стоит мир.

Руди разыграл все как по нотам. Чуть запинался, не мог унять дрожь в руках, но сказал все, что должен был. Молодчина.

Мы почти закончили. Он как раз собирался с силами для финального рывка, я кричал в монитор: «Почти готово, босс, почти готово, прекрасно».

К несчастью, через шесть минут трансляцию прервали.

– Дамы и господа Индии, я, Рудракш Саксена, Мозг Бхарата, умоляю вас поверить мне. Я всегда говорил вам правду. Я старался делать, что мог, в меру своих ограниченных спосо…

И экран потемнел.

Нас отключили.

– Сделайте что-нибудь! – раздалось у меня в ухе: это Бхатнагар кричала на техников. Прия лихорадочно искала информацию в компьютерах, на серверах, в программах, листала техническую документацию – пыталась возобновить вещание.

– Нам бы еще минутку, – вздохнул Руди. – И все. Я их убедил. Я их убедил.

Мы оказались бессильны.

Все было кончено.

Руди опустился на пол. Его запал иссяк. Прия закрыла ноутбук, взяла меня за руки.

– Понятия не имею, что дальше, – призналась она.

И тут мы услышали мегафоны.

Я рванул к выходу из студии.

Пистолеты. Щиты. Дубинки. Сигареты. За мешками с песком, уложенными в пятидесяти футах от двери студии, стояла полиция Дели.

Вот черт.

Нас окружили. Вертолеты в небе над студией взбивали лопастями вечерний смог.

Как они успели сюда добраться? Ведь трансляция едва закончилась?

Я бросился обратно в студию, к Руди, который трясся, как яйца в трусах. Я обвел взглядом коллег.

И увидел его. Один оператор жуликовато отвернулся. А на жуликов у меня чутье. Я заметил, что его карман подозрительно оттопыривается. Я догадался, что случилось. Подошел к нему, протянул руку. Этот лунд, не скрываясь, протянул мне телефон.

– Извини, брат, – сказал он.

Я поспешил сунуть телефон в карман джинсов, но не успел.