Украсть богача - [31]

Порой Клэр терялась во времени и пространстве. Называла меня именем, которого я раньше не слышал. Называла меня «сынок». Плакала, что не сумела меня спасти, признавалась, что очень хотела бы видеть меня живым. В слезах признавалась, что сохранила все фотографии, не выбросила ни одной. И просила прощения – снова, и снова, и снова.

А потом я понял.

Это моя судьба. Вечно, черт побери, притворяться кем-то другим.

Последнее, что сказала мне Клэр, – первое длинное предложение за многие месяцы, словно она обменяла день жизни на эти слова: «Бог был всегда. Бог есть. Бог будет. Бог есть любовь».

Что за чушь.

Она умерла в государственной больнице, посреди коек с бедняками, которых так любила. После этих слов продержалась еще три дня, и это были худшие дни моей жизни.

Все эти дни она кричала без слов. Принималась стонать среди ночи, я просыпался, обнимал ее, но она не умолкала. Я спал на стуле возле ее кровати.

Когда она перестала кричать и начала задыхаться, я понял, что Клэр умирает. Это было ясно и без пульсометра, нет-нет, не надо, уберите его, сэр.

В последнее утро у нее поднялась температура. И я ничем не мог ее сбить. Ни полотенцем, смоченным минеральной водой, ни холодным компрессом. Ее стошнило кровью на одеяло, я выбежал в коридор, искал хоть кого-нибудь, кто придет и поможет, но никто не помог. А потом она умерла.

Так странно знать, что единственный человек, которому было до тебя дело, давно мертв, и что даже если бы он был жив, не гордился бы тем, что из тебя вышло.

Семь

Руди быстро смекнул, что я единственный человек в мире, чья судьба связана с его собственной. Умный мальчик. Я получал десять процентов, а взамен делал для него все. Подписывал документы, сидел на скучных совещаниях, покупал продукты, возил его, а в благодарность он публично меня оскорблял. Отличная сделка!

Пайсы так и сыпались на нас. «Бурнвита»[119] предложила Руди стать лицом кампании «Источник мудрости». «Кока-кола» – рекламы «Индия, вперед!», на съемках которой я познакомился с Алией Бхатт[120]. На съемках для мотоциклов «Хонда» мы повстречали половину национальной сборной по крикету, сделали отличные кадры для Инстаграма с хэштегом #силабхарата. Руди сменил очки на линзы. Разумеется, под это дело мы тоже заключили рекламный контракт.

Я вел его официальные страницы в соцсетях, каждый день по нескольку часов сидел в Снэпчате, Инстаграме, на Ютьюбе и в Твиттере, радуя подписчиков мыслями и остротами Руди, его комментариями о культурных событиях и фотографиями, на которых он праздновал очередную победу в крикете. Я не стремился создать прилизанный, правильный образ юной звезды. Руди должен был выглядеть как обычный индийский подросток. Я приглушил свой природный ум процентов на семьдесят пять, и готово дело. Время от времени, чтобы напомнить, что Руди все-таки победитель Всеиндийских экзаменов, я публиковал фотографии французских шато или храмовых комплексов империи Маурьев[121], под которыми подписчики оставляли комментарии: «До чего же вы умный, сэр». Мне было двадцать четыре года, и мир лежал у моих ног, пусть даже вся слава доставалась другому.

Об университете Руди и думать забыл. Зачем тратить годы на учебу, если можно зарабатывать прямо сейчас, причем столько, сколько не потратишь за тысячу жизней? А диплом можно и потом получить.

Все складывалось замечательно. Жизнь нам отравляли только навязчивые поклонники и люди, которые пытались нам что-нибудь продать, все эти сертифицированные инвесторы. Для таких случаев у нас имелся водитель-охранник, жизнерадостный военный в отставке, которому мы платили пол-лакха в месяц. Звали его Паван. Невысокий, мускулистый, неприметный, но водитель отменный. Жена его, кажется, только и делала, что готовила ачар, и каждую пятницу он вручал нам масляную банку с манговым, томатным или имбирным маринадом: «Вот этот, сэр, приготовили по канонам аюрведы, а этот отлично защищает от подагры и проказы», или каких-то других недугов, о которых на той неделе его жена вычитала в интернете. Я держал эти банки под кроватью.

Она звонила ему, когда он был за рулем, и они трепались часами. «Как там мой пехлеванчик? – спрашивала она. – Как там мой шахиншах?[122]» И с каждым ласковым прозвищем он сжимал руль так, что белели пальцы, оглядывался и шептал: «Сэр, можно я положу трубку? Ну или хотя бы выключу громкую связь?» – но Руди качал головой. И я понял, что ему нравится слышать, как женщины воркуют с любимыми. Ему отчаянно хотелось завести себе девушку, но этого пункта не было в нашем с ним договоре. Я делал для него многое, был его пастырем, советчиком, консультантом, но не гребаным сутенером.

Обычно мужчинам куда интереснее знать, как завлечь женщину, что ей наврать, как пустить пыль в глаза – словом, магические ритуалы, – чем то, как ее удержать, но Руди – другое дело. Ему хотелось вызнать все подробности, все шутки, все приколы о трудностях, горестях и странных пятнах на матрасе. Он это обожал.

У нас был личный водитель. У нас было внимание. У нас были деньги. Оставалось найти, на что их потратить.

Первым делом Руди купил себе шикарную квартиру в Саут-Экс