Украсть богача - [33]

Через несколько дней мы приехали в офис с окнами от пола до потолка. В приемной сидела белая секретарша. Тогда-то я и понял, что мы добились успеха.

Мы поднялись на тридцатый этаж небоскреба: я на такой высоте оказался впервые. Я выглянул в окно, увидел людишек внизу, как они напрягаются, потеют, торгуют, и до меня наконец дошло – стоит мне выйти отсюда, и я никогда уже сюда не вернусь.

Адвокаты, окончившие Стэнфорд, препирались друг с другом. Я же следующие два часа сидел возле скучающего и злого Рудракша Саксены и не мог думать ни о чем, кроме больших денег. Цифры росли и росли. Сто лет работы за чайным лотком, подсчитывал я, потом тысяча, потом десять тысяч. Руди будет не просто вести викторину. Они хотели сделать его брендом, лицом индийской молодежи, парнем, который знает все.

Потом я отметил это событие бокалом шампанского, взглянул на себя в зеркало в ванной и с удивлением отметил, что ничуть не изменился.

Полтора крора. Пятнадцать миллионов вкрадчиво улыбающихся ганди. Это была моя доля. (Подавись, Миллионер из Трущоб!)

Наших главных заказчиков увидеть мне так и не довелось – швейцарцев, которые пытались войти на крупнейший телерынок в мире, туда, где обычную вечернюю программу смотрят десять миллионов зрителей. Видимо, они не пожелали тратить время в Индии даже ради вложенных в проект миллионов долларов.

Мне было плевать. Я видел деньги и прекрасный результат их работы.

* * *

Утром за нами пришла машина. Водитель даже отсалютовал нам.

Час от дома до студии пролетел незаметно. Мы с Руди не разговаривали. Только переглядывались, стараясь не смеяться над тем, как все повернулось.

У ворот нас встретил какой-то начальник: мы его видели в первый и в последний раз.

– Ваш уголок Международной студии Дели, – сказал он.

Уголок? Скорее уж дворец.

Он показал нам гримерку, аппаратную, съемочный зал с запасами кофе, сигарет и подробностями чужих жизней: от студийного буфета все эти помещения отделяло несколько коридоров.

– Что ж, впечатляет, – сказал Руди так, словно у него диплом МБА и его уже ничем не удивить.

Но даже он глазел по сторонам.

Начальник тоже это понял. Остановился на пороге, обернулся к нам и сказал:

– Добро пожаловать в ваш новый дом, мистер Саксена. Надеюсь, вам понравится то, что мы сделали.

И открыл дверь. За ней таилась темная пещера, вся в проводах, с сиденьями для утомленных потеющих зрителей. Из пещеры веяло жаром, как из тандыра.

Мы вошли, приблизились к сцене и осмотрелись.

Розовые прожекторы, колонны, тяжелые портьеры, искусственный мрамор. Туда-сюда снуют электрики, операторы. Шум, суета. Эти швейцарцы понимали Индию. Если бы можно было, они наняли бы танцовщиц и массовку в изящных полупрозрачных нарядах: на первый взгляд обычные сари, но обтягивают чуть больше и вырез чуть глубже.

Мозгобой.

Что за дурацкая шутка.

В прямом эфире, в прямом, прямом, прямом эфире, чтобы добавить масала, добавить напряжения, чтобы в каждом офисе сотрудники говорили друг другу: «Обязательно посмотрите!» Каждый месяц сюда съезжались сотни наивных участников, отобранных со всей Индии: чтобы выиграть суперприз в двенадцать кроров (это число выбрали специально: кто-то сказал швейцарцам, что оно очень важно в индийской культуре), нужно было лишь ответить на двенадцать вопросов и обыграть ведущего – победителя Всеиндийских экзаменов. Ну и нас с помощниками продюсера, подсказывающих ответы прямо Руди в наушник.

Две недели мы готовились к съемкам. Нам на счет переводили деньги, пятнадцать кроров в год, Руди окружала целая армия людей, готовых исполнить любое его желание. Утро перед первой передачей мы провели в сценарной комнате: горстка жополизов и помощников продюсера придумывала шутки, которые Руди произнесет вечером, вдобавок его с какой-то старлеткой в бикини фотографировали для рекламы кокосовой воды.

Руди то и дело звал: «Рамеш!» Я утрясал вопросы, составлял рекламные контракты, доводил до совершенства любые мелочи его жизни, но, услышав хрип из рации, шел к нему.

– Да, босс, – говорил я Руди.

На людях я теперь называл его «босс». Приходилось нести свой крест.

А если окружавшие его лизоблюды, гримерши, шарлатаны, которые лечат аюрведой, девицы в темных очках и с розовой помадой потешались над этим, тем лучше.

Думаете, он понимал, что очутился здесь исключительно благодаря мне? Благодарил меня? Усыпал мой путь лепестками роз?

На этот раз он мне предъявил претензию из-за чая, этой дряни, от глотка которой и жить не хочется.

– Чай совсем остыл, мать твою! – заорал он.

– О’кей, босс, – выпалил я. – Сейчас разберусь. Как скажете. – И потянулся за чашкой, но он крепко ее держал.

– Отпусти, бевакуф[125], – негромко произнес я, и он сильнее сжал чашку. Я дернул ее на себя, чашка выскользнула и рухнула на пол, окатив меня теплой жидкостью.

Мы уставились друг на друга.

Он ухмыльнулся. Я пообещал себе, что в следующий раз, когда он заявится ко мне ночью в слезах, я как бы нечаянно выложу это в Инстаграме. Пусть все полюбуются на этого образцового психа, а карьера его катится под откос.

Он догадался, что может вытворять со мной что угодно. Чем я ему отвечу? Ведь если рухнет его карьера, то следом и моя, и через два года, когда утихнет скандал, никто не предложит мне пятьдесят миллионов ганди за участие в «Большом Боссе»