Украинская каб(б)ала - [68]

– Это невозможно! – раздался отчаянный крик, и мы в одночасье, вздрогнув и опрокинув бокалы, увидели разьяренного Мамуева.

Размахивая руками, он сердито доказывал, что сосчитать птиц не представляется возможным. То есть он насчитал то ли сто сорок две, то ли сто сорок четыре пары крыльев, но птицы, заметив, что их пересчитывают, стали перелетать с ветки на ветку, окончательно запутав начинающего орнитолога. Госпожа Цырлих испепеляла взглядом своего клеврета, а я похвалил его наблюдательность и посоветовал взяться за большие формы, поскольку он обнаружил недюжинную логику для начинающего романиста. Мамуев, забыв о гнусностях с приемом меня в Спилку, полез лобызаться, затем отполз с графинчиком на край стола, где и сосредоточился за непременным для каждого романиста делом – стал медленно воодушевляться и выстраивать каркас сюжета.

Мы еще с полчаса беседовали с Алисой Леопольдовной на разные темы, хвалили отменно приготовленную утку, обсуждали раннюю в этом году весну и виды на урожай, но мне казалось, что между нами продолжался немой разговор, который неизвестно когда и неизвестно чем закончится.

Затем меня отвезли на той же машине домой, где меня уже ждал Сема, которому я сумбурно рассказал о встрече.

– Так мне самому идти в президенты или рекомендовать его? – спросил я Сему, на что он, почесав лысеющую макушку, вздохнул и философски ответил:

– Иди спать, ваше величество!

70

Письмо С. Л. Либермана своей жене, Тане-Эстер Либерман

11 апреля 2014 года

Дорогая моя!

Завертелся, как белка в колесе, и нет времени, чтобы черкнуть тебе пару слов. Придется послать это письмо через Алика, так как Фима почему-то молчит, а другого канала у меня пока нет. Правда, я заклею письмо клеем «Момент», чтобы сразу было видно, распечатали его или нет. Ты внимательно изучи конверт, а потом напиши мне.

Сразу же хочу высказать свое возмущение. Твой адвокат меня уже достал! Ты скажи этому Гринбергу, что я его превращу в крысу и будет он жить у меня под паркетом! А то, что мы не живем с тобой физически, так это не аргумент. Каждую субботу я прихожу к тебе в астрале, когда ты сладко спишь, и делаю тебе приятное.

Теперь о делах. Вокруг моего Тараса Григорьевича наступило затишье, и это пугает меня больше всего. Похоже, они никак не могут решить, что с ним делать. Он перепутал все карты… нет, это я писать не буду, как-нибудь в другой раз. Но то, что Т. Г. им как кость в горле, – это факт. Например, писатели не приняли его в свой кагал, где он надеялся получать на прокорм какие-то деньги, но это еще можно обьяснить. Их там две тысячи, зачем им еще один нахлебник, а тут еще читатели устроили забастовку, отказались покупать книги. А еще он подрался со священником из Лавры. Я точно знаю, что дрался он на идейной, то есть религиозной почве, но милиция хотела пришить ему грабеж. Хорошо, что я позвонил куда надо, а то мой друг мог загреметь в колонию лет на пять, если не больше. Слава Богу, отделались штрафом за мелкое хулиганство в общественном месте. Деньги небольшие, но жалко.

Как ни крути, безразличие, с которым встречен мой эксперимент, настораживает, если не сказать больше. Самое неприятное, что я не могу оставить Т. Г. одного, поэтому я решил отвезти его в Канев, где его брат когда-то присмотрел участок для строительства дома, и вообще, Канев – его последнее пристанище. Т. Г. уверен, что там он как-нибудь пристроится, и вот тогда я со спокойным сердцем соберу вещи и отправлюсь в Борисполь.

Несколько дней назад звонила мама и очень подозрительно выспрашивала про бабушкины ложечки. Я уверен, что ты молчала, как партизан на допросе, но она уверяет, что ей приснился сон, в котором фигурировали эти ложечки. Я, конечно, достал Фрейда, перечел его от корки до корки, но так и не мог найти объяснения, почему маме вдруг стали сниться ложечки. Очевидно, выдающийся психоаналитик не сталкивался с такими субъектами, как моя мамочка, чтоб она была нам всем здорова. Меня настораживает ее активность и кипучая энергия. Если я правильно ее понял, то у членов Нобелевского комитета наступили тяжелые времена.

Конечно, я о многом хотел тебе еще написать, но боюсь чужого любопытства, поэтому закругляюсь. Надеюсь, что с Гринбергом ты разберешься.

Крепко тебя целую, твой Сема

71

Дневник Т. Г. Шевченко

12 апреля 2014 г.

С болезненным любопытством два дня ждал известий от новоприобретенной подруги Алисы. Однако не позвонили ни она, ни скверный Мамуев, заставив жить догадками, для каких целей я понадобился властям. Да Бог с этим Мамуевым, а вот со стороны Алисы я не ожидал подобного манкирования. Сколько страсти в глазах, сколько нежности в трепете пальцев, в грудном голосе с чудным акцентом, сколько многообещающих вздохов – и все впустую! Я злился и пожелал немедленно исторгнуть сию негодницу из своего сердца, а для этого прибег к испытанному средству.

Как только мне надо избавиться от чар женщины, я вызываю к памяти образ Катьки Пиуновой, так жестоко предавшей меня по возвращении из моей ссылки. Я незамедлительно представляю эту самую предательницу постаревшей, подурневшей, с гнилыми зубами, в папильотках и непременно несчастной вдовой. Я наслаждаюсь этим видением и швыряю в него неистовое «так тебе и надо, дура»! Но довольно об этом! Есть прекрасный способ отвлечься от предположений, догадок, тем более от пустых ожиданий. Это современные газеты, хотя чрезмерное чтение оных чревато для здоровья.