Украинцы, которые были (XVI – начало XX века): документы, материалы, исследования - [216]

.

Последствием этих и подобных обстоятельств было, как можно судить по некоторым документам, издание приказа производить опись, не дожидая малороссийских старшин. Вместе с тем против ослушных принимались и строгие меры. Войсковой товарищ Иван Остроградский был за это подвергнут даже такому внушительному взысканию: «через три дня па пушки по одному часу держан» и за тем снова представлен в ревизиальную коммисию.

Тем не менее уклонения продолжались и Румянцев решился назначать бунчуковых товарищей в те же самые полки, где они состояли на службе[177]. Он сам видел и признал, что причина этих уклонений заключается в том, что бунчуковые товарищи не получают жалованья, а между тем определяются в отдаленные полки; потому нашел справедливым назначать их «по способности жительств их, хотя в тех же самих полках, в котором кто живет»; находил даже, что лучше всего отдавать дело в руки полковников и полковых канцелярий. Конечно, решаясь на эту меру, он не мог не опасаться, что она подаст повод к злоупотреблениям.

И действительно, без злоупотреблений дело не обошлось. Старшины, попавшие в ревизионные коммисии; пользовались своим влиянием, чтобы узаконить свои несправедливости по захвату земель и т. под. Начальник миргородской коммисии доносил в малороссийскую коллегию, что на хорольского сотника Ивана Родзянку, прикомандированного к ревизионной коммисии, поступил ряд жалоб «в отнятии у Козаков и свободных посполитых самовластно многих пахатных, сеножатных и лесных земель, футоров и других угодий, с которых некоторых жалобщиков устрашает он сотник, чтоб показывалм те грунта их Родзянок собственными, а не завладенными». Вместе с ним, говорится в жалобах, тоже самое делают его родной брат, полковой обозный, и другие родственники. Малороссийская коллегия, по предложению Румянцева, приказала удалить Родзянку от должности и назначить на место его кого-нибудь другого из значковых товарищей[178]. Самая опись переполнена сведениями о захватах старшиною козачьих земель в разные годы; и этим сведениям нельзя не верить, зная обычный образ действий малороссийской старшины в вопрос о козачьих землях. Впрочем теперь поползновения к захватам должны были парализоваться великороссийскими офицерами – оба элемента недружелюбно относились друг к другу и потому взаимно контролировали друг друга.

Начата была ревизия осенью; приступить к «землемериям» не представлялось. Оставалось забирать из разных мест нужные для описи справки».

С. 13–14. «Текущие расходы на производство описи были возложены на полковые канцелярии, которые старались свалить этот расход на сотенные правления. Сотенные правления в свою очередь накладывают некоторую контрибуцию на население. Домонтовское сотенное правление собрало поэтому случаю с каждого козачьего двора по 2 коп. и по гарцу овса. Когда на это принесена жалоба, сотенное правление объяснило, что сбор этот в размере 1 р. 64 к. был сделан на бумагу, сургуч и свечи; овес же собирали десятники для ревизионной коммисии, так как ярмарок в Домонтов нет и купить его нельзя; но за него оно расчитывало внести деньги[179].

В березанской сотне поборы были еще больше: там брали с двора по 4 и по 5 коп.[180] Происходили также характерные препирательства из-за помещения для ревизионной коммисии. Гадяцкая полковая канцелярия отказывалась доставлять ей бумагу и сургуч за израсходованием на тот год всей суммы. Стародубовский магистрат просил уволить его от доставки для коммисии дров и свечей «по скудости средств». Не столько, может быть, велики были действительные расходы по содержанию коммисий, как произвольные поборы ее чинов. А этих последних было немало: кроме штаб-офицеров и старшины тут были канцелярист или значковый товарищ, 2 писаря и 20 Козаков для караулов и посылок; требовались квартиры, подводы, сено, овес, дрова, свечи, бумага, сургуч и др., а вероятно и натуральное довольствие членов, по обычаям того времени. Тревожили опять не столько все эти расходы, сколько самое дело, затрагивавшее самые существенные жизненные интересы, возбуждавшее множество недоумений, вопросов, споров, опасений. Против ревизии существовало предубеждение, а оно поддерживалось целым рядом столкновений между чипами коммисий и местными властями и населением. Полковые канцелярии видимо тормозили дело, предпринятое графом Румянцевым; иные формально порицали действия коммисий. Миргородская полковая канцелярия выступила с донесением малороссийской коллегии о том, что назначенный к производству описи секунд-майор Чередин ни одной сотни не описал порядочно[181]. Коллегия объявила ей за это выговор, хотя, кажется, права была в этом случае полковая канцелярия, потому что Чередин, как оказалось потом, действительно вел дело крайне неудовлетворительно. Упомянутое донесение было, конечно, последствием предварительных личных столкновений. Мы приведем один любопытный обращик столкновения нижнего чина коммисии с волостною старшиною, приводящий к невольному предположению, что и такие чины позволяли себе какие-нибудь притеснения.

«Подписок» (помощник писаря) домонтовской сотни, Гаврило Арабский был отправлен на срок для взятия нужных справок; при нем было свидетельство для получения подводы. Приехав в село Великую Каратуль и не застав атамана, он обратился к тамошнему асаулу – Бабаку и потребовал у него подводы до села Студеников. Бабак сначала отказал, заявив, будто бы сотенный писарь Нестеровский штрафует сельских старшин, если они дают подводы проезжающим членам ревизиальной коммисии; но потом раздумал и велел козаку Кошкалде отвезти «подписка», но не на конях, каковые у того были, а на волах. «Подписок» вломался в амбицию; начался спор и кончился тем, что даже на волах ревизионный чин мог выехать лишь на следующий день. В селе Студениках, куда прибыл «подписок», прием ему вышел еще хуже. Там праздновалась чья-то свадьба и на свадьбе было, конечно, все село. Арабский стал искать атамана и потребовал от него подводы; тот отдал приказ, но доставкою подводы не спешили. Арабский стал напоминать, горячиться, грозить. На беду его, в «веселой» компании, где был атаман, оказался и асаулец Бабак. Припомнилась вчерашняя ссора и отправка ревизора па волах. Посыпались насмешки, поднялся спор; руготня. После многих поносных слов, Бабак бросился на Арабскаго, ударил его кулаком в грудь и сняв с себя пояс, стал было вязать его, а к народу кричал при этом: «не давайте сему… плуту подводы; отберите у него ложный паспорт». Озлобление, говорит Арабский, было всеобщее; его приняли под бока, изорвали на нем черкеску. Едва спасся он бегством и целые сутки скрывался у одного из обывателей. Жаловался он потом местному атаману и асаулу, предъявлял им в виде вещественного доказательства свою изорванную черкеску; но получил ли удовлетворение, получил ли даже подводу, которой добивался, остается неизвестным