Украденный трон - [17]
— Какова? — спросила Екатерина после первых ласк.
— Дурочка несмышлёная, — лениво процедил Григорий. — Ничего, кроме слов. Ах, преданна, ах, буду предпринимать, а что она может?
Екатерина задумалась. Да, конечно, пока только слова. Но маленькая некрасивая княгиня слыла в придворных кругах смелой и резкой, открыто стояла на стороне Екатерины. И нельзя было сбрасывать со счёта — самая родовитая. Да если ещё и не будет связывать своё имя с именем Екатерины, а действительно предпринимать что-то для переворота...
— Не прав, друг мой, — мягко сказала она Григорию, — её муж влиятелен в гвардейских полках.
— Ну уж, — обиделся Григорий, — я да братья мои — это сила. Слово скажу, все пойдут за мной.
— Знаю, друг мой, знаю и люблю тебя за силу эту, смелость, за преданность. Но сколько сложных усилий, сколько надо предусмотреть.
— Да какие там усилия, стоит мне слово сказать, и все как один пойдут за мной...
— Ты сам говорил — слова ничего не стоят, нужны средства, и немалые, а я и так кругом в долгах.
Григорий удивлённо уставился на Екатерину.
— Да, да, — мягко настаивала она, — не просто слова, а чарка водки, кусок мяса, гривенник какой-нибудь привяжут солдата крепче всякой присяги. И от моего имени до каждого дойти, к каждому дорожку протоптать.
Григорий искоса посмотрел на неё. Умна, ничего не скажешь, великая княгинюшка... А ведь чем чёрт не шутит, когда Бог спит? Может, эта вот постель и вывезет его, Григория Орлова, во всероссийские императоры? В мыслях он был уже далеко, сидел на троне, в шапке Мономаха с горящими алмазами. Для этого он всех своих братьев поднимет на ноги[19].
Оставшись одна, Екатерина попробовала уснуть, но мысли кололи её иглами и не давали закрыть глаза. Что там кричала юродивая? Пеките блины? Она и без юродивой знала: часы Елизаветы сочтены. Что-то будет, когда муж её, Пётр, которого она ненавидела и презирала, взойдёт на престол? Как ни старалась Екатерина нравиться всем и каждому, как ни льстила, как ни хитрила, с ним у неё ничего не получалось. И почему это произошло, что только ему одному не смогла она вскружить голову? Даже Елизавета обманывалась на счёт характера Екатерины, даже ей удалось закрыть глаза на проделки и хитрости великой княгини...
А вот с Петром ничего не получалось. И как это он лучше других понимал её тайные мысли и побуждения, знал её лучше всех остальных? В случае нужды, беды он всегда бежал к ней, искал умного совета и помощи, но хорошо видел подоплёку всех её поступков. И что же будет теперь?
Она ясно осознавала всю неустойчивость, всю никчёмность своего положения. Да, Елизавета не сегодня-завтра умрёт, если уже не умерла. Хотя нет, соглядатаи великой княгини уже доложили бы ей об этом. Екатерина всегда заботилась о том, чтобы везде, даже у царского одра смерти, у неё были свои люди, свои шпионы. Иначе как бы она продержалась все эти долгие восемнадцать лет ожидания престола...
Ну ладно, будет она императрицей, будет этот её взбалмошный, никчёмный муженёк императором. Но ей-то что? Она по-прежнему останется в тюрьме, по-прежнему не сможет сделать ничего, что надобно ей. Как изолировать его, как прорваться к настоящей власти? Муж... Смешно, какой он ей муж?
Неожиданно она вспомнила о том, как избавилась от своего первого возлюбленного. О, это была целая история, хотя ей достаточно было ясно и чётко сказать — не хочу...
Её собственный дядя. Как же он сумел обойти её, как сумел вырвать обещание выйти за него замуж?
Какими ласковыми, какими жаркими были его речи, что она попалась на его удочку! А мать... Ей так не терпелось пристроить свою некрасивую и незадачливую дочь, что она готова была выдать её за первого попавшегося, лишь бы не думать о её будущем.
Удивительно, как складывается судьба, если ты уверен в себе, если понимаешь, что высокое небо вовсе не высоко, если знаешь, что звёзды — вот они, в твоей руке, если не довольствуешься тем, что тебе предназначают люди, трезво оценивая твои возможности.
Что, если бы тогда, в свои тринадцать лет, она не поняла этого? Была бы сейчас женой кривобокого принца Жоржа, всю жизнь считала бы каждый грош, экономила на прислуге и нарядах.
Но она твёрдо верила в своё предопределение. Каноник Пфаль предсказал ей три короны, и она начала добиваться...
Дядя Георг Людвиг... Это было её первое знакомство с неистовой любовью, со страстью неистребимой... Её сердце ещё спало тогда.
Он перешёл со службы из Саксонии ко двору прусского короля. Он продавал свой титул и своё невежество и нигде по-настоящему не мог ужиться, потому что даже при его высоком родстве надо было хоть мало-мальски смыслить в военном деле. Его просто пристраивали, надо же что-то делать для маленького, не блистающего никакими талантами принца, давать ему хоть какое-нибудь жалованье. И родня старалась...
При малейшей возможности он приезжал ко двору — если это можно было назвать двором — младшей сестры, принцессы Иоганны Елизаветы Анхальт-Цербстской, бывшей замужем за истым солдафоном, не хватавшим звёзд с неба. Легкомысленную мать покорило внимание младшего брата — в семье никогда не хватало теплоты и внимания. Жорж любезен, весел, бегает по её мелким поручениям, советует, какие рюшки пришить на платье и какие драгоценности надеть на очередной бал, чтобы не так была заметна стеснённость в средствах. И хоть он неказист, мал ростом, худосочен, угреват и кривобок, с маленькими и вечно потными ручками и большими, неуклюжими ступнями ног, всё равно казался подходящим мужем для Софи, тоже не очень-то большой красавицы. Круглые фразы так и выкатывались из его узкогубого маленького рта, будто проткнутого булавкой на бледном, землисто-сером лице. Зато улыбка озаряла большие, навыкате, голубые глаза и делала сносной его физиономию.
