Украденная юность - [42]

— Я же вернусь, я только хочу…

Она покачала головой, видимо не желая и слушать его доводов. Может быть, она почувствовала по его голосу, что он в нерешительности и сам не верит своим словам.

— Это связано с твоей… тайной?

Вот он опять, этот вопрос, который мучает его, — отданный Брандтом приказ, о котором он не может забыть. И снова в голове молотом застучали слова: «Предателей ждет суд Феме!» Он не был предателем, нет. Когда Лаутербах вторично пошел в комендатуру к Гартману, он не взял его. А то, что делал Иоахим, делали и другие, это не причина, чтобы заклеймить его как предателя. Но все же беспокойство грызло его. Он хочет уехать к своим товарищам, с которыми был связан одинаковыми мыслями и чувствами. Может ли он рассказать обо всем этом Урсуле?

— Нет! Дело не в тайне, — возразил он, — я хочу уехать, чтобы повидать родителей, разве ты этого не понимаешь? — И прибавил, чтобы успокоить ее — Да и вообще никакой тайны уже не существует.

Она сделала вид, что поверила.

— Я понимаю тебя. Но мне так страшно оставаться одной, и потом… — она помолчала. — Подожди еще несколько дней. Может быть, пойдут поезда.

«Кто знает, пойдут ли когда-нибудь поезда, — подумал он. — До чего мы были наивны, воображая, что все когда-нибудь опять будет как прежде». Он искоса взглянул на нее. Она сидела, чуть наклонившись вперед, ожидая его решения.

Мысленно он говорил ей: «Если родители умерли, я сейчас же вернусь, тогда мы оба окажемся в одинаковом положении и у меня не будет родного угла. Мы заживем вдвоем. Я ведь люблю тебя».

— Еще несколько дней? — спросил он, и по блеску ее глаз понял, что она и прежде догадывалась о его решении. Слова «Но тогда мне завтра надо на завод» звучали уже неуверенно и подтверждали его отступление.

— Ну и что ж? — она встала, подошла к нему и, обняв, поцеловала в губы. — Я так рада…

— Урсула, — с нежностью прошептал он.

А утром она снова стояла у калитки, провожая его на работу.

От завода сохранилось немногое. Остатки полуразрушенных красных закопченных стен торчали над грудами кирпичей, железных стропил и обгоревших балок. На месте входных ворот теперь была протоптана дорожка, которая вела в глубь изрытого ямами двора. Среди гор мусора, словно кроты, копошились несколько человек.

При взгляде на беспорядочные кучи кирпичей у Радлова сжалось сердце, и он спросил себя: «Неужели они всерьез надеются восстановить завод этими первобытными орудиями? Это же просто каменный век».

Однако, как он скоро узнал, большинство действительно верили в это. К нему тут же подошел маленький худой человек с впалыми щеками и недоверчивыми, колючими глазками.

— Что вам угодно? — спросил он.

Иоахим молча протянул ему повестку. Тот поднес бумажку к самым глазам, как делают очень близорукие люди. Прошло несколько мгновений, пока он ее прочел. Потом сказал:

— Моя фамилия Бухвальд. Я здесь, так сказать, за главного. Хозяин-то дал тягу, — и, обернувшись к остальным, крикнул, Радлов никак не ожидал, что у него такой громкий голос: — Пришел новенький. Районное управление посылает нам помощь.

Люди-кроты выразили удовольствие, не прерывая своей подземной работы.

— Идите к тому вон, в пушистой шапке, — продолжал Бухвальд и указал Иоахиму на гору развалин, у подножия которой сновал какой-то человек в синей теплой шапке. — Ему вы понадобитесь.

Так было оформлено поступление Радлова на работу, и ему ничего не оставалось, как присоединиться к остальным.

Человека в шерстяной шапке звали Шнейдер. Он был занят тем, что пытался обвязать тросом железную балку.

— Если нам удастся вытащить балку, — объяснил он Радлову, — мы сможем попасть в подвал. Дело в том, что там сохранились станки.

— Если подвал не обвалился, — возразил Радлов.

— Нет, он цел, он и не то выдержит.

Радлов принялся вместе со Шнейдером укреплять трос. Это продолжалось недолго. Когда они наконец справились, Шнейдер позвал остальных. Всего собралось семнадцать рабочих, среди них были старики и три женщины. Запыленные, с потными лицами, они трудились, не обращая внимания на Радлова. Взявшись за конец троса, все тянули под команду Бухвальд а:

— Раз-два, взяли!

Однако балка не сдвинулась с места. Голод в последние месяцы воины подорвал силы этих людей. Но они не отчаялись и после короткой передышки предприняли новую попытку. Бухвальд снова командовал:

— Раз-два, взяли!

Радлов с такой силой тянул за трос, что у него на лбу вздулись жилы, лицо разгорелось, а сердце бешено колотилось в груди. Но все было напрасно — балка не сдвинулась ни на один сантиметр.

— Так не годится, — Бухвальд тяжело перевел дыхание.

— Но станки нужно вытащить, — настаивал Шнейдер. — Если просто разгребать, пройдет не меньше недели.

— Надо добыть грузовик или тягач, — сказал Бухвальд, — тогда все будет просто.

— Где же нам так сразу добыть его?

Бухвальд подумал, затем обернулся к Радлову:

— Не сбегаешь ли в транспортный отдел русских… здесь совсем близко… они нас знают…

— Да я не найду его, — попытался отвертеться Радлов.

Он все еще боялся заходить в советские учреждения. Но Бухвальд не интересовался его чувствами, он просто указал ему кратчайший путь. Радлову не пришлось далеко идти, через сотню-другую метров он увидел кативший ему навстречу грузовик. Иоахим встал посреди дороги и замахал обеими руками. Только когда машина подошла ближе, он разглядел ее зеленую защитную окраску и подумал: «Черт побери, там же русские, как это я не заметил, а теперь уж поздно». Грузовик затормозил, дверца раскрылась, и из кабины вылез широкоскулый солдат с узкими щелочками глаз в меховой, несмотря на весеннюю погоду, шапке.