Уинстэнли - [97]

Особые законы запрещали куплю и продажу. Побуждение к ней каралось двенадцатимесячными принудительными работами. За покупку и продажу земли полагалась смертная казнь — как за измену республике. «Ибо это вновь ввергает в королевское рабство и является причиной для всяких ссор и угнетения». Если человек назовет землю своею, он будет посажен на позорный стул перед всем приходом с позорной надписью на лбу. После этого он становится на год общественным слугой. Попытка путем восстания вернуть прежние порядки карается смертью. Никто также не имеет права платить или брать плату за работу. Если кто-то нуждается в помощи, ему присылают молодежь или общественных слуг. Кто же возьмет за труд плату — сам обращается в общественного слугу на двенадцать месяцев.

Купля и продажа за деньги сохраняется только в одном случае — при сношениях с иностранными державами. Для этой цели на кусках золота и серебра чеканится герб республики, и они обмениваются на необходимые товары. Эта торговля носит общегосударственный, а не частный характер: приобретенные товары будут собственностью всей республики. Внутри же государства деньги отменены. Серебро и золото идут на выделку блюд и других полезных предметов для украшения домов.

Обращает на себя внимание институт общественных слуг. Здесь Уинстэнли не оригинален: принудительные работы как мера наказания преступников встречаются почти во всех утопиях XVI–XVII веков. В его республике лица, утратившие свободу, получают особую одежду из некрашеной шерсти, дабы отличаться от прочих граждан. В каждом приходе избирается специальный смотритель, который ведает распределением работ среди слуг. Им поручаются наиболее тяжелые виды сельскохозяйственных и ремесленных работ, они назначаются грузчиками, возчиками или посылаются в семьи для помощи по дому. Каждый свободный хозяин может использовать труд такого «общественного слуги», и тот не вправе отказываться ни от какой работы. За нерадивость их бьют кнутом и переводят на более грубую пищу. Жены и дети таких работников, однако, остаются свободными.

По истечении срока наказания, который, как правило, не превышает двенадцати месяцев, тем слугам, которые проявили смирение, прилежание и старание соблюдать законы республики, возвращается свобода. В противном случае срок продлевается еще на год. Тюрем республика Уинстэнли не знает. Задача ее законодательства — скорее предупредить преступность, чем карать ее. «Если, — пишет он, — законы будут малочисленными и краткими и если их часто зачитывать, это предупредит зло».

Законы регулируют и семейную жизнь граждан. Пройдя необходимый срок ученичества, каждый может стать хозяином дома и главой семьи. Мужчины и женщины располагают полной свободой «вступить в брак с тем, кого они полюбят, если они смогут добиться любви и расположения со стороны того, с кем они хотели бы сочетаться браком, и ни рождение, ни приданое не смогут расстроить брака». Что касается приданого, то и юноша и девушка могут получить с общественных складов все, что им потребуется.

Распутство, безответственность и излишняя вольность в отношении между полами не поощряются. Уинстэнли воочию видел их тягостные последствия, когда столкнулся с практикой рантеров. Закон 57 гласит: «Если мужчина ляжет с девушкой и породит ребенка, он должен жениться на ней». Насилие над женщиной карается смертью. За попытку увезти чужую жену мужчина обращается в слугу.

Брак заключается без всяких церемоний и не освящается религиозными институтами. Для образования новой семьи достаточно, чтобы мужчина и женщина публично объявили, что они намереваются вступить в брак, и призвали в свидетели наблюдателей.

Уинстэнли был человеком своего времени, и потому естественно, что его утопический проект отмечен чертами средневековой патриархальности, крестьянского взгляда на мир. Литературно «Закон свободы» слабее, чем другие его произведения: в нем недостает четкости построения, образности и эмоциональности языка, присущих более ранним трактатам. Текст его полон противоречий и оставляет читателю ряд недоуменных вопросов.

Земля в республике составляет общественную собственность, но как пользуются ею: каждая семья в отдельности или все сообща? Иногда из текста как будто следует, что каждая семья получает в пользование достаточный надел и обрабатывает его своими силами; иногда же явствует, что все, включая ремесленников, сообща трудятся на общих полях без межей и наделов. Носит ли труд на земле массовый общественный характер или остается семейным? Кому принадлежат ремесленные орудия: самим работникам или, подобно орудиям сельскохозяйственным, — всему обществу?

Иногда понятия настоящего положения дел и картины будущей, идеальной жизни республики в представлении автора смещаются. Так, он вдруг начинает требовать возвращения беднякам коронных, епископских и роялистских земель, забывая о том, что в описанной им республике вся земля станет общей. В другом месте звучит мысль о необходимости содержания для неимущих членов парламента. Создается впечатление, что «Закон свободы» печатался второпях, куски его текста недостаточно скомпонованы, встречаются повторы.