Уинстэнли - [76]

О, судьи и стражи закона! Вы видите все эти несправедливости и муки бедных людей. Неужели вы не вступитесь за них, а молчаливо будете стоять в стороне?

Уинстэнли верил в справедливость. Несмотря ни на что уверенность в торжестве добра и правды жила в нем, новое чтение старинных книг и размышления над ними усиливали его убежденность.

Он успел напечатать свой ответ пастору у Калверта и в понедельник на пасхальной неделе, когда христианский мир еще продолжал радоваться торжеству света над тьмою, снова стучался в двери дома Плэтта. И снова пастор был благостен и миролюбив. Он даже, казалось, соглашался с тем, что говорил ему Уинстэнли, излагая свои доводы. Но читать написанного не стал, сказал, что ему недосуг. Он обязательно прочтет все внимательно и даст ответ. Более того, он обещал Уинстэнли, что если диггеры перестанут рубить деревья в общинном лесу, то он не будет больше разрушать их домов.

Уинстэнли вернулся к друзьям обнадеженный. Они посовещались, и решили ради сохранения мира прекратить свои порубки — пока люди не поймут, наконец, дело всеобщей свободы. А они поймут его, в этом не могло быть сомнений.

Но настала пятница — черная пятница на светлой пасхальной неделе. «Он пришел к нам, — рассказывал впоследствии Уинстэнли, — и принес свой ответ, который состоял в следующем. Он пришел в сопровождении примерно 50 человек и приказал четырем или пяти из них поджечь диггерские дома».

Диггеры стояли тут же. Когда подкладывали солому под стены, некоторые из них отважились попросить пастора не жечь их, а просто разрушить: ведь дерево может пригодиться.

— Нет! — завопил он. — Нет, нет! Спалите их до основания, чтобы эти язычники, не знающие бога, снова их не отстроили! Если вы оставите древесину, они снова понастроят!

И вот огонь побежал по соломе, затрещали доски, тусклые в солнечном свете языки пламени стали лизать стены. Скоро шесть новых домов пылали. Жестокость карателей не знала предела: они не позволили диггерам вынести и спасти нужные в каждодневном обиходе домашние вещи. Только людей выгнали наружу. II вместе с домами пылало нехитрое имущество бедняков: одежда и обувь, кровати, трехногие табуреты, столы, коробы для продуктов… А что диггеры успели вынести с собой, враги разбрасывали со смехом по полю. Дети кричали и плакали, матери метались между ними и остатками своего жалкого скарба, пытаясь спасти хоть что-нибудь. Ведь все они — уроженцы этого прихода, не чужаки какие-нибудь, и могли ожидать лучшего обращения… Мучители же их были наняты пастором со стороны, из других местностей. Вряд ли свои и согласились бы на такое варварское деяние даже под страхом впасть в немилость лорда.

Когда спустился вечер, все было кончено. Диггеры с женами и маленькими детьми остались под открытым небом без крова, без имущества, без помощи. Они собрали кое-как уцелевшие пожитки — доски, соломенные тюфяки, одеяла — и устроились на ночлег под открытым небом. Женщины уложили детей, сами пристроились рядом, грея их своими телами. Мужчины сидели у костра.

Вдруг грубый окрик нарушил молчание.

— Убирайтесь отсюда!

Пастор Плэтт и тут не мог оставить диггеров в покое. Его наемники явились в ночи и пригрозили немедля поджечь лагерь, если бедняки сейчас же не уйдут прочь. Особенно бесчинствовал один человек, слуга сэра Энтони Винсента; все авали его Дэви. Этот Дэви ударил одного диггера, сломал чудом уцелевший табурет, на котором сидел другой, и стал крушить чужое добро направо и налево. Дети закричали в испуге, вслед за ними заголосили женщины.

— Всех убью! Все сожгу! — рычал страшный Дэви, пинками раскидывая головешки костра. Кто-то попробовал спросить, почему он так жесток. Они никому не причинили вреда…

— Вы бога не знаете! — был ответ. — Ив церковь не ходите.

О, если бог научил этих людей и тех, кто их послал, громить и избивать бедных тружеников, — поистине, не надо такого бога! Ни церквей их не надо, ни богослужений, ни проповедей! Пастор Плэтт вещал с кафедры: «Живите в мире со всеми и любите врагов ваших». Так если диггеры — враги, возлюбите их! Но вы, лицемеры, говорите одно, а делаете другое.

Все это Уинстэнли описал уже потом, спеша рассказать миру о последней жестокости своих ближних. Он составил и опубликовал 9 апреля «Смиренную просьбу к служителям- обоих университетов и ко всем юристам в каждом судебном подворье». Пусть читатели рассудят, кто воистину служит богу, — такие, как этот пастор, или диггеры. Ведь мистер Плэтт и джентльмены, пришедшие с ним, пылали гневом, они скрежетали зубами от злобы. А диггеры сохраняли терпение и мужество. И с любовью смотрели на тех, кто жег их дома. Они поистине достойны мученического венца.

В Кобэм диггерам больше не было возврата. Плэтт и Томас Саттон наняли людей, которые должны были день и ночь сторожить на пустоши. Им было приказано бить диггеров и разрушать их палатки и хижины, если они еще осмелятся возвести их. А коли они вздумают выкопать землянки и поселиться там — засыпать их и уничтожить, словно кротов или лис в их норах. Отныне ни на земле, ни под землею не осталось диггерам пристанища. Если они пойдут по дорогам просить хлеба детям своим — их арестуют и будут сечь кнутами, как бродяг. Если они украдут — их повесят. Арендаторам по всей округе было велено не давать им приюта и не продавать пищи. В противном случае и их выгонят из дома. На диггерские посевы — одиннадцать акров — был пущен скот, и от всходов хлеба, в такое тяжелое для Англии время, ничего не осталось.