Уходили из дома - [30]

— Поехали, — обернулся я и оскалил зубы.

— Ёпта, это же мужик! — испуганно крикнул кто-то в салоне, и машина тут же газанула.

Легко отделался, могли и накостылять. От греха завязал волосы в хвост.

Три часа бодрого марша по обочине, два десятка пропетых песен Гребенщикова, Науменко и Чигракова, и вот Хоста, родная моя, здравствуй! Никого на улицах пока нет, только редкие озабоченные здоровьем бегуны. Все знакомое, родное. Полуразвалившиеся аттракционы, шашлычная. Невесть откуда взявшиеся кооперативные ларьки в несметных количествах. Вяло текущая речка Хостинка, навесные мосты...

Пока шел по Хосте, сорвал три розы. В шесть уже сидел у рынка и ждал цветочниц. Купил еще десять. Радостный, с гномом и цветами поперся на Ялтинскую, 18. И дверь сразу открыли. Поздравил.

Не ждал меня, конечно, никто. Здесь оказался отец — которого я, кстати, тоже не ждал — с женой Еленой Ивановной. Отлично, вместе веселее.

Праздничная трапеза была великолепна! Особенно все понравилось оголодавшему скитальцу, то есть мне. Все эти оливье, разносолы, котлетки, курочка! Запотевшая водочка в хрустальной рюмке.

Вечером, пьяные, пошли гулять, покатались на аттракционах, на машинках электрических. Представляю, как это выглядело со стороны — мы с отцом, два долговязых идиота, на маленьких детских машинках.

21 июня, воскресенье

Утром легкая головная боль и ощущение конкретного недосыпа. Перекусив, мы собрались и отправились на Слетную поляну на речке Малая Хостинка. Без бабушки, конечно.

Как оказалось, это недалеко от тех мест, где мы с Ренаткой успешно падали с горы в прошлом году.

Забавная тогда история вышла.

...Позвонила мне в апреле, на Пасху, Ренатка и говорит:

— Ринго, прощай. Я поехала на Кавказ.

— Дура, что ль, — говорю политически подкованный я. — Там же эскалация военного конфликта в Абхазии. Война, проще говоря!

— Фигня, — отвечает, — война, главное — маневры! Прорвусь как-нибудь. Уж больно в горы хочется. Поеду стопом, там на месте разберусь.

На все разумные доводы о том, что ее на трассе одну убьют и изнасилуют, а если нет, то на войне уж стопудово, Рената отвечала односложно: «Прорвемся». Тут-то и стал ясен смысл ее пасхального звонка. Рената искала компаньона, и этим компаньоном, даже против своей воли, был я. Отпустить небольшого ребенка, каковым и являлась авантюристка Рената, одну я, естественно, не мог. Внутренний голос тут же привел доводы, что можно еще заехать в Харьков и поискать там сгинувшую Катю Кулябко — Котенка Гав. С Катькой была вообще темная история. Она пропала. Жила-была — и пропала. Так как мы хорошо дружили, мне звонили в истерике ее мать, отец, Немет, еще какие-то люди, но я решительно не знал, куда она могла запропаститься. Разведка доложила, что в последние дни Катейку видели с косматым чудовищем из Харькова по имени Солидол. Я нарыл на тусовке под видом поиска вписки его адрес. Накануне отъезда мне позвонил какой-то человек, который представился Феликсом и, расспросив, как дела, стал выпытывать, где Катя. Я не сразу понял, что это за тип, и только спустя какое-то время узнал, что это был нанятый Катькиными родичами частный детектив. Но так как ни одного Феликса, кроме скрипача Лахути, я не знал, типа этого отправил подальше. А сам думал, как бы вытащить Катьку из Харькова, где она предается разврату с Солидолом, в чем я ни на секунду не сомневался.

Полночи я долбил по правой руке ложкой и вскоре приобрел довольно-таки внушительный синяк. Утром мы с Ренаткой сходили в Пироговку в травмпункт, но справку о моей безусловной нетрудоспособности мне выдать отказались. Пришлось уезжать с перспективой вылететь из училища за прогулы и практически нерабочей кистью руки. Мама, которой я позвонил и заявил, что уезжаю на Кавказ, расплакалась и сказала, чтоб домой я даже не возвращался. Ренаткина затея грозила обернуться для меня серьезным жизненным крахом.

По трассе мы мигом, уже к ночи, долетели до Харькова. Проехались в метро до проспекта Гагарина, без труда нашли улицу Кирова, а там и квартиру Солидола. Дверь открыла Котенок Гав.

Ночью, под Pink Floyd, эти бездушные сволочи занимались любовью, резонно предполагая, что мы с Ренаткой парочка, но ведь это было не так! Все происходило в одной комнате, и мучились мы, лежа на полу, страшно. Я даже в какой-то момент малодушно предложил Ренатке заняться тем же самым, потому как невыносимо.

— Я бы с радостью, — грустно ответила Ренатка. — Но дело в том, что я еще... ну...

Учитывая, что Ренатке тогда было лет пятнадцать, ничего удивительного.

С тех пор при звуках этой музыки мы еще долго вздрагивали и говорили хором: «Ненавижу “Пинк Флойд”!»

Долгие переговоры с Катей, потом с ее родителями, потом снова с Катей привели к позитивному результату. Она к тому времени задолбалась сидеть в голодном Харькове, а ее зажиточная мама уже готова была принять дочь в дом даже с неприятным довеском в виде Солидола.

После того как спасательную миссию по возвращению рыжей бестии в лоно семьи мы выполнили, я робко поинтересовался, не пропало ли у Ренаты желание ехать на Кавказ. Не пропало. И мы поехали дальше. Проезжая Ростов-на-Дону, из окна «КамАЗа» мы увидели бронетранспортеры. Ренату это зрелище сломило, и она согласилась на войну не ездить. А узнав, что у меня в Хосте бабушка, согласилась остановиться у нее, сходить погулять в горы и поехать назад в Москву.