Ухищрения и вожделения - [145]

— Ну здесь-то вы ее не найдете.

Голос, который он сразу же узнал, был неожиданным для такой хрупкой женщины — глубокий, хрипловатый, вовсе не неприятный.

— Простите меня, — сказал Джонатан. — Видимо, я попал к другой Эмфлетт. Видите ли, Кэролайн дала мне свой адрес два года тому назад, но я его потерял, и пришлось воспользоваться телефонной книгой.

— Я не говорила, что это не та Эмфлетт, я сказала только, что здесь вы ее не найдете. Но поскольку вы кажетесь довольно безобидным и явно не при оружии, вам лучше войти. В наше жестокое время излишняя осторожность не помешает. Но наш Бэггот — очень надежный страж. Редкий мошенник сумеет пройти мимо Бэггота. А вы не мошенник, мистер?..

— Персиваль. Чарлз Персиваль.

— Вам придется извинить меня за дезабилье,^[66] мистер Персиваль, но днем я обычно не жду посетителей.

Следом за ней Джонатан пересек квадратную переднюю и через двустворчатые двери прошел в комнату, служившую, по всей видимости, гостиной. Мисс Бизли величественным жестом указала ему на кушетку, стоявшую перед камином. Кушетка была неудобно низкой и мягкой, словно кровать; понизу, с обеих сторон кушетки, спускалась густая бахрома из толстых крученых нитей. Женщина двигалась медленно, словно нарочно тянула время; она расположилась напротив Джонатана в элегантном кресле с высокой спинкой и подлокотниками, усадила собачку себе на колени и теперь смотрела на Джонатана сверху вниз без улыбки, с напряженной сосредоточенностью инквизитора. Он понимал, что сейчас выглядит неуклюжим и неприглядным — именно таким он себя и чувствовал. Он буквально тонул в мягких подушках кушетки, а его острые колени торчали так высоко, что чуть ли не касались подбородка. Собачка, такая безволосая, что казалась не просто голой, а лишенной кожи, не переставая дрожала, словно холод лишил ее рассудка. Она обращала молящий взгляд своих выпученных глаз то на него, то вверх — на хозяйку. Кожаный ошейник с огромными блямбами красных и синих камней тяжким грузом лежал на тонкой собачьей шее.

Джонатан удержался от соблазна внимательно осмотреть комнату, но казалось, что каждая деталь ее обстановки сама собой врезалась в его сознание. Мраморный камин, над ним — картина маслом: портрет офицера викторианской армии во весь рост. Бледное высокомерное лицо, прядь белокурых волос спускается низко, чуть ли не на самую щеку, лицо чем-то неуловимым напоминает Кэролайн; у стены — четыре резных стула с вышитыми сиденьями; светлый, натертый до блеска пол, по полу — там и сям — мятые коврики; посреди комнаты — круглый, в форме барабана, стол, и сбоку — небольшой столик с семейными фотографиями в серебряных рамках. В комнате стоял сильный запах краски и олифы: где-то в квартире ремонтировали одну из комнат.

Поизучав его с минуту в полном молчании, женщина заговорила:

— Итак, вы — друг Кэролайн. Вы меня удивляете, мистер… мистер… Боюсь, я уже позабыла, как вас зовут.

— Персиваль. Чарлз Персиваль, — не колеблясь ответил он.

— А я — мисс Ориоль Бизли. Я — здешняя экономка. Как я уже сказала, вы меня удивляете, мистер Персиваль. Но раз вы говорите, что вы — друг Кэролайн, я, естественно, должна поверить вам на слово.

— Может быть, мне не следовало называть себя ее другом. Я встретил ее лишь однажды, в Париже, в 1986 году. Мы вместе ходили по Лувру. Но мне хотелось бы увидеться с ней снова. Она тогда дала мне свой адрес. Но я его потерял.

— Какая небрежность. Итак, вы ждали целых два года и лишь теперь решили ее разыскать. Почему же теперь, а, мистер Персиваль? Вы, как видим, сумели целых два года сдерживать свое нетерпение?

Джонатан понимал, каким выглядит в ее глазах: неуверенный, робкий, чувствующий себя не в своей тарелке. Но именно этого она, конечно, и должна бы ожидать от человека, достаточно бестактного, чтобы полагать, что он может оживить давно угасшую мимолетную влюбленность.

— Дело в том, — сказал он, — что я в Лондоне всего на несколько дней. Я работаю в Ноттингеме, лаборантом в больнице. Мне не очень часто удается выбраться на юг. На самом деле мне просто вдруг захотелось разыскать Кэролайн.

— Как видите, ее здесь нет. Фактически она не живет в этом доме с семнадцати лет, и, поскольку я здесь всего лишь экономка, вряд ли мне подобает сообщать сведения о местопребывании членов семьи случайным посетителям. Вы не согласитесь отнести это определение к себе, мистер Персиваль?

— Может быть, так оно и выглядит, — ответил Джонатан. — Просто я нашел ее фамилию в телефонной книге и подумал, что стоит попытаться. Конечно, она может и не захотеть снова со мной увидеться.

— Мне это представляется весьма и весьма возможным. Но, разумеется, у вас есть какой-то документ, что-нибудь, удостоверяющее, что вы действительно Чарлз Персиваль из Ноттингема?

— Да нет, пожалуй… Боюсь, что нет. Я как-то не подумал…

— Что, нет даже кредитной карточки или водительских прав? Вы, как мне представляется, явились сюда удивительно неподготовленным, мистер Персиваль.

Что-то в ее низком, хрипловатом голосе, в высокомерном тоне человека из высших слоев общества уязвило Джонатана, заставило его обороняться.