Ухищрения и вожделения - [143]

— А во время расследования это не вышло наружу?

— Нет. Не вышло. Не было оснований. Меня в качестве свидетеля не вызывали. Все было сделано по-тихому. Алекс Мэар очень старался, чтобы резонанс был не очень широк. Да вы, наверное, и сами заметили: когда что-нибудь серьезное происходит на атомных станциях, резонанс широким редко бывает. Все они там эксперты, научились концы в воду прятать.

— А почему вы мне об этом рассказываете?

— Хочу быть уверен, что Рикардсу следует об этом сказать. Но я думаю, что на самом-то деле мне просто надо было с кем-то поделиться. Не совсем понимаю, почему я выбрал именно вас. Извините.

Честным, хоть и не очень любезным ответом было бы: «Вы выбрали меня в надежде, что я сам передам все это Рикардсу и тем избавлю вас от ответственности». Вместо этого Дэлглиш сказал:

— Вы, разумеется, понимаете, что Рикардсу эту информацию следует сообщить непременно.

— Непременно? Мне хотелось бы знать это наверняка. Думаю, такие опасения всегда возникают, когда приходится иметь дело с полицией. Как это может быть использовано? А вдруг это не так поймут? А не может ли это подставить кого-то, кто на самом деле совершенно невиновен? Я думаю, вам необходимо быть уверенным в компетентности полиции, иначе вы не смогли бы там работать. Но мы-то другие, мы знаем, что могут быть ошибки, что неприятности выпадают на долю невиновных, а виновные уходят от преследования и что полицейские не всегда так уж честны и принципиальны, какими хотят казаться. Я не прошу вас, чтобы вы за меня ему это все рассказали, я не настолько инфантилен. Только я и вправду не вижу, какое это имеет отношение к делу. Их обоих уже нет на свете. Не понимаю, каким образом то, что я расскажу Рикардсу об этой встрече, может помочь ему поймать убийцу мисс Робартс. И это не вернет к жизни ни одного из них.

Дэлглиш налил Паско еще кофе. Потом ответил:

— Это несомненно имеет отношение к делу. Вы предполагаете, что Хилари Робартс шантажировала Гледхилла, чтобы заставить его продолжать работу. Если она могла поступить так с ним, она могла поступить точно так же и с кем-то еще. Все, что касается мисс Робартс, имеет отношение к ее смерти. И не очень-то беспокойтесь из-за невиновных подозреваемых. Я не собираюсь делать вид, что невиновные ни в коем случае не могут пострадать при расследовании дела об убийстве. Разумеется, бывает и так. Никто из тех, кого хоть самую малость коснулось убийство, не может выйти из этого целым и невредимым. Но главный инспектор Рикардс не дурак, и человек он честный. Он будет использовать только ту информацию, которая имеет отношение к расследованию. Но именно он должен решать, что к делу относится, а что — нет.

— Думаю, это именно то, что я и хотел от вас услышать. Ладно. Я все ему расскажу.

Паско быстро допил кофе, словно вдруг заторопился прочь, и, коротко попрощавшись, оседлал свой велосипед. Он поехал вниз по дороге, навстречу ветру, яростно крутя педали и низко пригнувшись к рулю. Дэлглиш задумчиво прошел в кухню с двумя кружками в руках. Картина, созданная словами Нийла Паско, — Хилари Робартс, поднимающаяся из волн морских, словно сверкающая богиня, — была замечательно яркой. Только одна деталь была недостоверна. Паско говорил о медальоне в ложбинке на обнаженной груди Хилари. А Дэлглиш помнил, как Мэар произнес, глядя на мертвое тело у его ног: «Этот медальон у нее на шее… Я ей подарил его в день рождения, двадцать девятого августа». В среду, десятого августа, Хилари не могла надеть этот медальон. Паско несомненно видел Хилари Робартс выходившей из воды с медальоном на обнаженной груди. Только это не могло быть десятого августа.

Книга шестая Суббота, 1 октября — четверг, 6 октября

Глава 1

Джонатан решил дождаться субботы и тогда уже отправиться в Лондон, чтобы продолжить свое расследование. Мать вряд ли станет задавать ему слишком много вопросов по поводу субботней поездки в Музей науки. А если он возьмет отгул на день, она наверняка станет выспрашивать у него, куда он едет и зачем. Однако он счел, что благоразумнее будет и в самом деле провести полчасика в музее, прежде чем отправиться на Понт-стрит; поэтому перед нужным ему домом он очутился лишь после трех часов дня. Один факт выяснился сразу же и сам собой: никто из живущих в этом здании, да еще имеющий экономку, никак не мог быть человеком бедным. Здание это, из кирпича и тесаного камня, с колоннами по обе стороны сверкающей полировкой черной двери, с узорным, бутылочного цвета стеклом в двух окнах нижнего этажа, располагалось посреди квартала столь же импозантных, викторианского стиля домов. Дверь была открыта, и Джонатан мог видеть квадратный холл, выложенный черными и белыми мраморными плитами, нижнюю часть вычурной, чугунного литья балюстрады, ограждающей ступени лестницы, и золоченую клетку лифта. Справа от двери стояла конторка портье, а за ней — дежурный в униформе. Вовсе не желая, чтобы его видели здесь шатающимся без дела, Джонатан быстро прошел мимо, обдумывая, что предпринять дальше.

В каком-то смысле ничего дальше предпринимать и не надо было, только найти ближайшую станцию подземки, вернуться на Ливерпуль-стрит и сесть в первый же нориджский поезд. Он сделал все, что наметил: он знал теперь, что Кэролайн лгала ему. Джонатан говорил себе, что ему следовало бы чувствовать себя потрясенным, испытывать горечь и от того, что она лгала, и от собственного двуличия, ведь он намеренно раскрыл эту ложь. А он полагал, что любит Кэролайн. Он любил ее. Весь прошедший год не было практически ни часа, когда бы он не думал о ней. Ее образ — белокурые волосы, строгая красота, независимость — преследовал его постоянно. Как мальчишка-школьник, он поджидал ее в коридорах станции, там, где она могла пройти; он радовался наступлению ночи, потому что, улегшись в постель, мог в одиночестве предаваться тайным эротическим фантазиям, а проснувшись утром, мечтать о том, где и как снова встретиться с ней. Разве акт обладания или раскрытый обман могут убить любовь? Тогда почему же подтверждение собственного подозрения, что Кэролайн его обманула, оказалось вовсе не огорчительным, напротив, даже приятным? Он должен был бы прийти в отчаяние, откуда же это чувство удовлетворенности, почти торжества? Она лгала, не задумываясь, уверенная, что он слишком любит ее, полностью порабощен и к тому же слишком глуп, чтобы усомниться в том, что она ему рассказала. Но теперь, после того как истина установлена, равновесие сил в их взаимоотношениях несколько изменилось. Джонатан не был пока уверен, как он сможет использовать полученную информацию. Он нашел в себе достаточно сил и смелости действовать, но достанет ли у него храбрости заявить ей в лицо о том, что ему известно, — это уже совсем другой вопрос.