Удочеряя Америку - [34]

5

Брэд и Битси заговорили об усыновлении второго ребенка. Дэйву это казалось безумием. Вслух он, конечно же, ничего не говорил. Ограничился «О, вот как?». Но Битси уловила что-то в его тоне и потребовала:

– Выкладывай. Что ты имеешь против?

– Ничего. Откуда такой вопрос?

– Считаешь, что я старая?

– Ни в коем случае, – заверил он ее. Совершенно искренне.

По чести сказать, он не помнил в точности ее возраст. Сорок, что ли? Конни бы сразу назвала. Он быстро подсчитал в уме. Ладно, сорок три. Но дело было не в этом. Главная причина – везение не стоит испытывать во второй раз. Он так тревожился перед первым удочерением, так был рад, что все обошлось. Джин-Хо оказалась самой занятной из его внуков и внучек. И самой умненькой. Или, по крайней мере, второй после Линвуда. Почему бы не сойти с дистанции победителем? К тому же с детьми столько хлопот. Казалось бы, Битси и Брэду самое оно остановиться на одном.

Дэйв так же относился и к собственным детям. В пору отцовства он вошел сумрачно, бросая через плечо горестные взгляды на беззаботную новобрачную пору, и хотя первенец стал усладой его очей, он вовсе не стремился к умножению семейства. Если бы не настойчивость Конни, Битси так и осталась бы единственным ребенком. Конечно, и оба мальчика оказались столь же прекрасны, и он бы не променял их ни на какие сокровища, и все же Дэйв до сих пор отчетливо помнил, как в водовороте капризов, мокрых подгузников, впивающихся в ногу деталек от конструктора говорил себе: «У меня слишком много детей и слишком мало Конни». Он и сам-то чуть ли не обращался в малыша, добивался внимания жены, ухватывал любой кусочек ее времени, какой ему перепадал, сражался с мелюзгой за ее слух, за ее вдумчивый, сосредоточенный взгляд.

Что бы сказала Конни об очередной идее Битси?

О, наверное: «Конечно, дорогая. Уверена, все у тебя выйдет замечательно».

Словами не выразить, как он тосковал по Конни. Он старался не говорить об этом. Она умерла в марте 1999-го, уже больше года прошло. Почти полтора. Он понимал, что все вокруг думают: худшая пора горя уже миновала. Соберись, мужик! Вернись к нормальной жизни! А на самом деле сейчас ему было хуже, чем сразу после ее похорон. Тогда он радовался хотя бы тому, что она отмучилась. И кроме того, он совершенно выбился из сил. Только и хотел отоспаться.

Но теперь он был одинок, словно Бог. Мучительно, сокрушающе одинок. Болтался по дому, времени свободного чересчур, заняться нечем. Наступило лето. Занятия закончились – для него не только на каникулы, но навсегда: в июне Дэйв вышел на пенсию. Было ли это ошибкой? У него всегда имелись интересы помимо работы – хобби, волонтерство, участие в общественной жизни, – а теперь ни на что не хватало сил. Он вздыхал и вслух разговаривал с Конни. «Пора починить наконец замок на двери», говорил он или: «Ох. Черт. Яйца-то купить забыл». Раз-другой она померещилась ему, но в таких странных ситуациях, что он и не пытался даже себя убедить, будто видение было подлинным. (Например, в жаркий июльский полдень она стояла на заднем дворе возле кормушки для птиц, стягивая зубами с руки заснеженную варежку.) Больше удовлетворения он находил в воспоминаниях, возникавших ниоткуда, ярких, словно домашнее видео. Тот день, когда она влетела на подъездную дорожку у дома, из-под капота «фольксвагена» валил дым (что-то неладно с двигателем), распахнула дверь и бросилась ему в объятия. Или тот раз, когда она выдвинула его кандидатуру на премию местной телепрограммы «Герой дня», и он дулся и ворчал, услышав об этом (его подвиги заключались в том, что развозил троих детей по всевозможным занятиям денно и нощно; никаких людей из горящего здания он, конечно, не спасал), а теперь чуть не плакал, растроганный этим воспоминанием.

Он думал: да это же невыносимо.

Он думал: надо было сначала потренироваться на ком-то не столь близком. Я не справляюсь.

Он забывал, что подготовка уже была – бабушки, дедушки, родители. Но никакого сравнения, честное слово.

Он так долго ухаживал за ней, это вошло в привычку, и теперь поверить не мог, что там она справится без него. Хорошо ли ее устроили? Есть ли там все, что ей нужно? Ужасно думать, что она там чувствует себя заброшенной.

И это при том, что Дэйв никогда ни в какого Бога не верил и не допускал возможности жизни после смерти.

Он не стирал ее голос с автоответчика – сделать это казалось насилием. Он понимал, что люди вздрагивают, услышав ее жизнерадостное приветствие: «Это Дикинсоны! Оставьте свое сообщение!» Прокручивая запись, он слышал растерянные вздохи звонивших. Но Битси вот говорит, что ее это утешает. Однажды она позвонила и сказала с дрожью в голосе: «Папа! Можно я несколько раз просто наберу ваш номер, а ты не будешь брать трубку? Мне что-то грустно сегодня и хочется услышать мамин голос».

Битси разделяла с ним горе – в гораздо большей степени, чем мальчики. «Помнишь мамин шоколадный пудинг?» – спрашивал он. Или: «Помнишь, как она пела ту песенку про вдову с малышом?» – и не требовалось никаких предлогов, чтобы заговорить на эту тему. Битси была с ним на одной волне. «А томатное желе», – подхватывала она. Или: «Да, конечно, а еще вторая песня была же? Про лесорубов».