— Вот это замечательно, — говорю, — что пришёл! Как раз о тебе вспоминал!
— Погоди болтать, — говорит Санька, — времени оста лось мало.
— Какого времени? — спрашиваю.
— Немедленно собирайся, если тебе интересно, и отправляйся с нами.
— Куда отправляться?
— Если ты узнаешь, куда отправляться, ты прямо до неба подпрыгнешь. Если тебе только интересно!
— Вот это красота! — говорю. — Только ты сначала скажи, куда мне отправляться, откуда я знаю, что мне интерес но, а что не интересно, если я ничего не знаю.
— Узнаешь, — говорит Санька, — узнаешь, только ты скорей собирайся, ты ещё до неба подпрыгнешь!
— А чего мне собирать? — спрашиваю.
— Да ничего не надо собирать, — говорит Санька, — ты только сам собирайся.
— Как мне собираться? — спрашиваю.
— Фуфайку, говорит, — возьми, и всё.
— Фуфайку?
— Возьми, возьми, — говорит Санька, — фуфайку обязательно возьми!
— А ещё чего взять?
Санька подумал и говорит:
— Фуфайку, пожалуй, брать не надо, ничего брать не надо…
— А чего брать?
— Чего-нибудь возьми.
Я уже хотел бежать чего-нибудь взять, но тут же понял, что никак не могу этого сделать, ведь для этого надо знать, что брать.
Странная у него всё-таки привычка всё недосказывать!
— Еды у нас навалом, — говорит.
— Какой еды?
— В крайнем случае товарищи тебя выручат!
— Какие товарищи?
— Да ты что, не проснулся? Что, я тебе не товарищ, что ли?
— Ты-то? Конечно, товарищ, как же ты не товарищ!
— А раз я товарищ, значит, и другие товарищи, там-то тебя не посмеют гнать! Кто может гнать из леса? Лес общий.
Если тебя из леса погонят, вот потеха будет!
— Из какого леса?
— Да ты не рассуждай, а собирайся. Неужели ты понять не можешь (ну и голова у тебя!), что отправляемся мы сей час всем отрядом в поход с ночёвкой…
— А мать?
— Что мать?
— А как же мать?
— Вот фрукт! Если тебя мама в поход не пускает, тогда нам с тобой не о чем разговаривать…
— Кто сказал, что не пускает?
— Ты сказал.
— Когда?
— Сейчас.
— Никто не имеет права меня в поход не пускать! — крикнул я.
Мы с Санькой договорились: сначала я сзади буду идти, на почтительном расстоянии, чтобы меня не видели. А потом, когда в лес углубимся, я могу на глаза появиться. Тогда уже никто меня обратно не пошлёт и я могу вместе со всеми дальше идти. Правда, мы с ним не договорились, сколько времени мне на почтительном расстоянии идти. Один раз я их из виду потерял, побежал вперёд и чуть на вожатого не налетел. Хорошо, он меня не заметил. Он обернулся, а я за куст спрятался. Потом Санька специально отстал, и мы с ним переговорили. Он советовал мне пока держаться на почти тельном расстоянии, а мне надоело. Он стал уговаривать ещё некоторое время не показываться, но в это время его позвали, и он убежал, чтобы не вызывать подозрений. Я ещё не много продержался на почтительном расстоянии, а когда от ряд на полянку вышел, я тоже к ним вышел. Санька стал мне знаками показывать, чтобы я обратно в лес уходил, а я и не подумал.
Как ни в чём не бывало прошёлся по полянке и в сторонке сел.
Вожатый ко мне спиной стоял и дирижировал, а они пели:
Летний денёк,
Речка, песок,
Тихий лесной ручеёк, ок, ок, ок!
Светлый лужок,
Синий дымок
И над костром пионерский котелок, ок, ок, ок!
Так дружно пели! Особенно это «ок, ок, ок!» у них здорово получалось. Раз десять эту песню спели. Припев я запомнил и с ними пел. Никто на меня никакого внимания не обращал, не считая Саньку. Он всё продолжал мне разные знаки делать, что-то на пальцах показывать — надоел ужасно! Не для того я в поход собрался, чтобы на почтительном расстоянии плестись. Никто не может мне запретить на полянке сидеть!
Все встали и пошли, а я за ними. Иду себе сзади, и никто меня даже не спрашивает, зачем и куда я иду. Вожатый обернулся и на меня посмотрел, а потом ещё раз обернулся и говорит:
— Что это ты, мальчик, за нами увязался? Не вздумай с нами идти, мне за тебя отвечать нет никакого желания.
Я остановился и говорю:
— Да что вы! За меня отвечать совершенно не нужно!
— Гуляй сам по себе, — говорит вожатый, — а к нам не пристраивайся.
Я обиделся и говорю:
— Если я с вами песню спел, это не значит, что к вам пристраиваюсь.
Санька говорит:
— Пусть он с нами идёт, он хороший парень.
И ребята говорят:
— Да пусть идёт, нам жалко, что ли.
Вожатый говорит:
— Никаких хороших парней! Чтобы я больше не слышал этих слов! Пока не поздно, возвращайся к своей маме!
Санька говорит:
— С ним теперь уже ничего не сделаешь, он никуда не пойдёт…
— Как это не пойдёт? — говорит вожатый.
— Никуда я не пойду, — говорю.
Вожатый мне пальцем погрозил:
— Отстань от нас, я тебя предупреждаю.
— Не отстану, — говорю.
— Неужели ты не понимаешь, мальчик, что ты нам не желателен? Ну, что ты пристал к нам, зачем? Разве можно так поступать? Тебе ведь не разрешают с нами идти, а ты идёшь. Ну, разве это хорошо?. Санька говорит:
— Ему одному скучно живётся. Он на всё пойдёт.
— Как это на всё пойдёт? — спрашивает вожатый. Вид даже какой-то испуганный у него стал.
— Я всё равно за вами пойду, — говорю.
Ребята говорят:
— Он теперь дорогу обратно не найдёт.
Санька говорит:
— Он, наверное, дорогу обратно забыл, как же он теперь вернётся?
Вожатый так разнервничался!
