Удар - [86]

По правую сторону тракта, идущего из Приволжска до Астрахани, тянется, шириной метров двести, распаханная лента. Она — эта бедная земля — от перекала стала ржавой… и на ней то тут, то там зияют солончаки, а кое-где высокий пересушенный бурьян и в нем редкие, жалкие, как рахитики, дубки. Дальше, за лентой, обрывистый берег Тубы и необозримая, порезанная притоками, усыпанная поселками, хуторами, селами, заросшая лесами и садами Тубинская пойма.

Глядя на лесополосу, Аким Морев злился на тех, кто именно вот так нелепо произвел посадку дуба. Кто это? Что за люди? Чиновники, которым «все едино», или вредители? Взять и провалить решение правительства о лесонасаждениях. Ведь не изучили почву: вон сколько солончаков. Мало того, что почва непригодна, но нет и влаги: в летние месяцы земля на поверхности накаляется до семидесяти — восьмидесяти градусов, как и там — на Черных землях, в Сарпинских степях.

— Кто это тут вместо дуба вырастил трын-траву? — обратился Аким Морев к Якутову.

— Комков. В Москве сидит.

— А вы-то как на это смотрите?

— Смотрю и смотрю, — пожав костлявыми плечиками, ответил Якутов.

— Не в силах запротестовать?

— Как это? Ворвался бы я на бал и крикнул: «Не так танцуете!»

— Глупый пример, — и Аким Морев стал напряженно смотреть в левую сторону.

Все сидящие в машине долго молчали, видимо каждый думая о своем, одновременно обозревая степи, которые почти ничем не отличались от Сарпинских и Черных земель: тот же полынок, те же ковыли, житняк в низинах, на лбищах — плешины, сизые, как застывшая зола, и еще кусты таволги. Таволгой покрыты огромнейшие площади, не сотни — тысячи гектаров.

В одном месте Аким Морев попросил шофера остановить машину и, выбравшись из нее, стал рассматривать таволгу. Попробовал оторвать веточку. Она не поддавалась, будто резиновая.

— Очень походит на самшит, — проговорил он.

Драгоценность степей, — вымолвил Якутов, выбравшись следом за Опариным из машины.

— Это почему же? — спросил Аким Морев, ожидая, что сейчас Якутов скажет что-то ценное, полезное, но тот восхищенно произнес:

— Горит так, словно пропитана бензином. У-у-у, Аким Петрович! Вы еще не видели пожара в степи… особенно там, где она заросла таволгой. Фронт быстро расширяется километров за тридцать, сорок, пятьдесят, и все горит, горит, горит, а пламя бежит, как вода из прорванной плотины. Впереди огня несутся сайгаки, зайцы, лисы, тушканчики, волки. Все бежит. Бегут люди. Нет сил и возможности приостановить такой пожар.

— Ну, а еще в чем ценность таволги? — вмешался Опарин, уже готовый и расхохотаться и зло обрушиться на Якутова.

— Снег задерживает. Метель поднимется, и снег весь в таволге сгрудится.

— Дурака валяете? — сорвались злые слова у Опарина. — Пожар, горит все кругом, люди бегут, а он, захлебываясь в восторге, рассказывает о таволге, которая отняла тысячи гектаров пастбища. Драгоценность! Серьезней и умнее относитесь к делу… и не втирайте нам очки… Ко мне, Аким Петрович, недавно пришел заведующий похоронным бюро и стал рассказывать о том, какие новые фасоны гробов они хотят выпускать. Чертежи показал, рисунки, после чего затребовал шестьсот двадцать восемь тысяч рублей на оплату авторам новых фасонов гробов, на перестройку станков в мастерских, на рекламу. Я ему сказал: «У вас не сумасшедшие собрались?.. И вы не были у психиатра?» — «Нет, не был». — «Так сходите», — посоветовал я ему. Понимаете, какой оборот-то получился?!

6

На перекрестке железной дороги и грейдера, у закрытого шлагбаума, стоял «газик»-вездеход. Около спущенной покрышки возился шофер, а пассажир с удивлением смотрел на прибывшую машину «ЗИС».

— Спросите, Иван Петрович, как на опорный пункт проехать, — посоветовал Аким Морев.

— Да я знаю, — возразил шофер.

— Знаю! Сбился ведь… часа два проколесили.

— Ну, это бывает, Аким Петрович. И спросить не трудно: язык не отлетит. Послушайте-ка, товарищ, — позвал он, маня пальцем человека, стоящего у «газика» и взирающего на «ЗИС».

Тот подошел и, не отвечая на вопрос Ивана Петровича, как проехать на опорный пункт, заговорил:

— Здравствуйте. Я директор Еруслановской опытной станции, Руссо. Редкость вообще — городская машина здесь, а такой никогда еще не видел. С кем имею честь познакомиться?

— Говори, как проехать? — оборвал его шофер.

— Не надо, — Аким Морев легонько пожал локоть Ивана Петровича и обратился к Руссо, поясняя, что он — Морев, секретарь обкома, в машине — Опарин, председатель облисполкома, и агроном Якутов.

— А-а-а! — воскликнул Руссо. — Так вы проедете на опорный пункт только через мой труп…

— Вы из французов, товарищ Руссо? — спросил Аким Морев.

Тот вытаращил глаза, тряхнул смоляными волосами.

— Нет. Я цыган.

Аким Морев, уже смеясь, сказал:

— Русско-французская фамилия. Ну, объясните, почему вы хотите нас задержать?

— Как же? Прибыла, так сказать, верховная власть области — и мимо нас. Да меня же товарищи изуродуют, ежели я вас не задержу.

— Некогда нам, товарищ Руссо: спешим на опорный пункт.

— А-а-а! — снова выкрикнул Руссо. — Поборники мзды подождут.

— Нет, — возразил Аким Морев. — Мы сначала отправимся на опорный, потом на Полосновскую МТС. Далеко ли отсюда?