Удар - [84]

— Ешков, садись! — грубовато оборвал излияния председателя горсовета Пухов. — Не смущай нашего Акима Петровича сладкими речами. Впечатление, впечатление… А ты вот, председатель горсовета, впечатлений набираешься, а людей в землянках да под развалинами держишь. Ты вот, — Пухов снова ткнул в сводку, — ты вот зачем такой гигантский планетарий закатываешь? Полагаешь, люди, живущие в землянках, среди развалин, устремятся твои искусственные звезды смотреть? Ну что, строитель? — обратился он к Ролину. — Что воды в рот набрал?

Ролин, опустив глаза, молчал, и все смотрели на него: один — с надеждой, что он согласится с мыслью Акима Морева и Пухова, другие — в уверенности, что он от утвержденного плана не отступит.

«Черт бы их побрал! Как новый секретарь, так новые фортели. И этот, видишь ты, хочет к народу подыграться: пришел — и квартиры всем построил. Шуточка — повернуть руль. И Пухов — тоже хват. Сотни миллионов рублей вкладываем в строительство, десятки тысяч рабочих заняты, а тут — поверни-ка!» — так зло думал Ролин, а сказал, мягко улыбаясь, другое:

— Что прикажут, то и делаем.

— Но ведь ты рулевой, — снова подчеркнул Пухов.

— Я, Александр Павлович, сижу не на корме шлюпки: вы, в том числе и министерство, поручили мне управлять миллиардным хозяйством, — вот какой руль в моих руках. Законсервировать строительство зданий под учреждения и расширить план строительства жилых домов… Это ведь легко сказать. А на деле? Надо сейчас же наметить новые участки, подбросить на эти участки эшелоны кирпича, строительного материала, перекинуть и одновременно реорганизовать рабочую силу, перестроить график работ. Не рулить, а управлять, да не мне одному, а всему составу инженеров, прорабов, бригадиров. Шутите!

— До шуток ли нам? — возразил Пухов.

«Не мякиш, — слушая Ролина, подумал Аким Морев. — Это хорошо. Одно плохо: ему безразлично, что строить, лишь бы строить».

И все напали на Ролина: Опарин, Пухов, Ешков. Тот вежливо отбивался, под конец сказал:

— Посудите сами, не могу я ломать план. Не могу. Не имею права. Понимаю, сочувствую, разделяю ваше желание — переселить людей из землянок в жилые дома…

Тогда поднялся Аким Морев и сказал:

— Вот что: давайте создадим тройку, такую: Опарин, Ролин, Ешков. Согласны?

— Ну, а от обкома? — запросил Опарин. — Пусть Александр Павлович.

— Нет. У меня и без этого дел невпроворот. Вы, Алексей Маркович, возьмитесь за это. Вы! А потом доложите на бюро обкома.

А когда Ролин и Ешков покинули кабинет, Аким Морев еще сказал:

— Что-то тревожное у нас в Левобережье. Об этом на бюро, помните, говорил Астафьев, и вот сегодня здесь эту же тревогу высказал директор МТС Бляхин. Да и до них мне немало порассказал академик Бахарев… Так что, Алексей Маркович, давайте-ка в понедельник туда выедем. Возьмем с собой Якутова. Разрешите нам это сделать, Александр Павлович? — полушутливо, полусерьезно проговорил он.

— А при чем тут я? — спросил тот.

— Ты же останешься здесь первым.

— Ладно! — согласился Александр Павлович. — Пойдемте ко мне. Груша сегодня пельменей приготовила. Суббота ведь. Повеселимся малость, а завтра — на охоту.

5

Акиму Мореву не удалось выехать на Левобережье ни в понедельник, ни даже через неделю: на Нижнее Поволжье надвигалась зима и совсем не так, как, например, в средней полосе страны. Там обычно: выпадет первый снег, растает, затем вскоре повалит снова и уже лежит до весны, вырастая на метр-полтора. А здесь сначала полил дождь, да и не дождь, а что-то такое дрянненькое, мокрое и ленивое, оно брызжет день, два, три, неделю, к тому же еще ползет такой густой туман, что рядом и то ничего не видать… И все замерло: приостановилась переправа через Волгу, приутихла стройка; не разглядишь не только того, что тащит кран, но и рядом стоящего человека или барьер, воздвигнутый над прогалами этажей. Дороги, степи раскисли так, что их не «берут» ни волы, ни кони, не говоря уже о машине, не под силу они и тракторам… И люди застонали:

— О-ох-ох! Чтоб ты провалилась, погодка проклятая!

Вот это — непоборимое — и стояло в Приволжской области восемь дней.

И вдруг как будто кто-то гигантской ладонью, точно дым от папиросы, смахнул туман, затем заиграло горячее солнце, дороги быстро подсохли, и люди сбросили калоши, пальто.

Аким Морев уже дал было команду — наутро выезжать, как в ночь выпал пушистый и довольно глубокий снег: машинам не пройти.

— Ну, теперь-то зима, вероятно, заляжет, — решил Аким Морев. — Придется, очевидно, нам на самолетиках на Левобережье, а там на конях по колхозам.

Шофер Иван Петрович в сомнении присвистнул:

— Нет, Аким Петрович, без меня никуда не тронетесь: это ведь не снег, а пух.

И верно: на крышах зданий, на наличниках, на красивых, славянского стиля, парадных, на оголенных деревьях — всюду лежало белое, сверкающее, спокойное, словно природа все устлала лебяжьим пухом. Но к одиннадцати утра разыгралось горячее солнце, и по улицам хлынули такие бурные потоки, что казалось, наступает самая настоящая весна: даже воздух переполнился вкусным озоном.

Только дня через три Иван Петрович позвонил Акиму Мореву и сказал:

— Вот теперь, Аким Петрович, давайте: две недельки, а то и три в нашем распоряжении… А вы — на самолете, — по-дружески подсмеиваясь, закончил он.