Удар [хроника одного происшествия] - [11]

Следователь: Почему вы не оповестили врача и полицию?

Марсель Шёнфельд: Я очень боялся своего брата Марко и Себастьяна Финка. Они бы избили меня до полусмерти. Кроме того, я опасался наказания, так как я чувствовал себя совиновным (соучастником).

Следователь: Упреждение: Ваши объяснения по поводу нанесённых Маринусу повреждений и по отношению к другим высказываниям кажутся недостоверными. Не хотите ли вы пересмотреть Ваши высказывания в этом отношении?

Марсель Шёнфельд: Вы правы. После того, как я обеими ногами прыгнул на голову Маринуса, он ещё хрипел и был ещё слегка в сознании. Марко тогда закричал, что нам нет необходимости звонить врачу, теперь мы должны его в самом деле укокошить.

Следователь: Вы все трое были с этим согласны?

Марсель Шёнфельд: Это была идея моего брата. Я был с этим согласен.

Юрген Шёнфельд: Мы тогда часто ездили с детьми в Берлин, ещё до воссоединения. Всегда на поезде. Зоопарк, и вообще поглазеть по сторонам. Марко всегда балдел от тигров и леопардов. Деньги у нас тогда водились, во времена ГДР. Я работал тогда в плотницкой мастерской. Делали стропильные фермы и прочие штуки. По субботам и воскресеньям я ходил подрабатывать. Нелегально, так сказать. Во времена ГДР никто этим не интересовался, главное, чтобы в понедельник ты снова был на работе. В общей сложности получалось семь рабочих дней. 64 часа в неделю. Вот так. До 86–87 гг. Мы могли повсюду ездить. Папа хорошо зарабатывал. Работа по выходным дням приносила большие доходы, к тому же зарплата на фирме и всё. В среднем 3000 восточных марок чистыми. Тогда мы могли жить, как у Христа за пазухой. Уходили в отпуск. Ездили в Варнитц, в десяти километрах от Потцлова было бунгало от нашего производства. Мы очень много могли себе позволить, очень многое для детей, если у них появлялись какие-либо пожелания, они всегда выполнялись.

Эксперт: Школа и производственное обучение. Марко Шёнфельд заявляет, что в первых трёх классах у него были одни пятёрки. Его любимыми предметами была математика, немецкий и спорт. Он начал обучение в семилетнем возрасте. Он ходил в школу для исправления дефектов речи, хотя у него не было дефектов речи. Иногда он дрался со своими одноклассниками, за что однажды и получил выговор. После логопедической школы он пошёл в общеобразовательную школу. Это было в 4-ом классе. Там их было более 20 детей в классе, и он сразу остался на второй год. В 5-ом и 6-ом классе он, что называется «бросил школу».

Ютта Шёнфельд: Он был подавлен, но мы не знали, чем это вызвано. Мы пошли в школу, говорили, что с ним что-то неладно, а они всегда говорили, что всё в порядке. Мы спрашивали у него, что же случилось? Но он никогда не раскрывался, никогда. Это было как стена.

Юрген Шёнфельд: Да, стена.

Ютта Шёнфельд: Мы говорили, что он не должен драться, но если уж вбил себе в голову… — что, если его бьют, то он должен защищаться.

Юрген Шёнфельд: Если там трое, четверо парней… конечно, ты должен защищаться.

Ютта Шёнфельд: Марко никогда не защищался… Марко, он… Мы ничего не могли понять. Абсолютно ничего. Учителя тоже ничего не понимали. Да, и друзья — одноклассники. Никто ничего не знал.

Юрген Шёнфельд: Никто ничего не знал, это точно. Никто, ничего… никто, ничего…

Ютта Шёнфельд: Домой он всегда приходил подвыпившим. Ему было двенадцать, тринадцать, когда это началось, он был как будто в какой-то секте, тогда он всё больше и больше замыкался в себе, а я по ночам не могла спать. А потом он опять пару дней не приходил домой. Мы повсюду звонили, расспрашивали. Даже полиция не смогла его найти тогда. Они практически проскочили мимо него. А он просто лежал под кроватью. В какой-то ночлежке. Райснер. Он тогда спрятал его. Райснер… весь в татуировках, бритоголовый. Он был абсолютно правым. Тогда и у него появились татуировки, «Ротфронт, сдохни» или что-то подобное. Я сказала, Марко, сказала я, как будто весь мир перевернулся, когда он однажды появился передо мной с бритой головой. А он сказал: это классно. Это моё дело.

Юрген Шёнфельд: Райснер, его боялись, боялись, что если вдруг он к кому-то подойдёт, то может и избить. Он всё время говорил: — Марко, если твои родители тебя обидят, тогда я приду и изобью твоего отца. — И тогда мы оставили Марко в покое.

Сандра Б.: Марко сидел на кресле у приятелей. Это был 97 год, Новый год в Телтове. Уже абсолютно пьяный, он всё время радовался, он показался мне глуповатым и простоватым. Он только скалил зубы и всему радовался. Он всё находил забавным, да. Ну, а я подумала, что это за тип? А потом всё началось. Мы оба были в группе правых, это как одна семья. Его манеры, я всегда считала его манеры очень милыми. Если он начинал немножко заикаться, нужно было просто сказать, Марко, помедленнее, и тогда всё было о.к., если мы были в одной группе, он обычно всегда бывал самый спокойный. Если я плохо себя чувствовала, он сразу же это замечал. Я не знаю, почему. И он всегда подходил ко мне, обнимал, и мне это… и мне это нравилось. Он мог также показать тебе, что он чувствует. Если мы иногда спорили из-за каких-нибудь пустяшных мелочей, и я говорила, что уже сыта по горло, то очень часто бывало так, что он плакал и даже убегал, а потом возвращался с цветами и всё такое. Марко… у него мягкие руки.