Учитель вранья - [8]

– Подземный?

– Ты, кажется, обещала?

– Ой, больше не буду! Самый последний раз!

– Конечно, подземный. Было страшновато, что говорить. Я готов был уже вернуться, но потом подумал: девчонка пошла, а я испугаюсь? А что она пошла, можно было не сомневаться. Девочки бывают, конечно, трусихами, но зато они упрямы и любопытны. А любопытство бывает сильнее страха. Скоро стало понятно, откуда шёл свет. Все стены оказались покрыты светляками, маленькими, как точки. Чем дальше, тем их становилось больше. В одном месте ход раздваивался. Я подумал, подумал и пошёл направо. Потом ход даже растроил… вот не знаю, как сказать… В общем, стало три хода. Я пошёл по среднему и снова упёрся в маленькую дверцу. Толкнул её – дверца открылась. Я вышел на белый свет и оказался на городской площади…

Фонтан-плакса

– Ну, про площадь, пожалуй, рассказывать не стоит, – вдруг остановился учитель вранья.

– Ой, расскажите, пожалуйста! – опять не удержалась Таська.

Тим тоже хотел крикнуть: «Расскажите», но не успел. Учитель глянул на девочку очень строго:

– Мне кажется, по плохому поведению у тебя будут одни пятёрки.

– Ой! – вспомнила она. – Самый, самый последний раз!

– Интересно, сколько же бывает последних разов?

– Немного, – успокоила Таська. – Последний, самый последний, самый-самый последний и самый-пресамый последний.

Учитель посмотрел на неё взглядом задумчивым и удивлённым. Этот взгляд как бы говорил: а нужны ли этой девочке уроки вранья, если она сама уже столько умеет?

Рассказывать он всё равно не стал, потому что у него оказалась картинка. Там было всё нарисовано. Можно просто посмотреть.

Вот площадь с фонтаном, а вот это на ней – дворец кривобоконький, как видите, и вообще странный. Все башни, шпили и стены перекошены, как будто их накренило ветром, причём в разные стороны. Некоторые стены, чтобы не упасть, опираются друг на друга, а некоторые – на подпорки, словно старики на палки. Окна понатыканы как попало, одно выше, другое ниже. Некоторые оказались даже на трубе. Двери, маленькие и большие, все заперты, а лестницы ведут куда-то на крышу. Фонтан тоже забавный: посреди бассейна толстенький человечек в купальном костюме и галошах на босу ногу.

– Видите, – пояснил учитель, – у него иногда из глаз брызгали струи. Далеко-далеко, как у клоуна в цирке. Я захотел попить. Зачерпнул пригоршней воды из бассейна, хлебнул – и тут же выплюнул. Вода была горько-солёная на вкус, как будто минеральная. А Я минеральной воды не любил. Даже с сиропом.

– Не нравится, не пей, – вдруг подал голос Фонтан. – А плеваться незачем.

И брызнул слезами.

Я даже вздрогнул.

– Простите, – сказал. – Я не знал, что вы… это… – Он хотел сказать: что вы живой. Но засомневался, вежливо ли говорить такое живому человеку. – А почему вы плачете?

– Работа такая. Я работаю фонтаном. Неужели никогда не видел?

– Видел, только в цирке. И там был не фонтан, а клоун.

– Наверно, я. Я был когда-то клоуном. И не простым, музыкальным. На всех инструментах мог играть. И даже без инструментов. Без инструментов даже ещё лучше. И когда музыка бывала грустная, у меня иногда брызгали слёзы. Но теперь у нас говорят, клоуны не нужны. Какая, говорят, от них польза? У нас теперь требуют, чтобы от всего была польза. Даже от слёз. Говорят, в них эти… вещества полезные. Чтобы не пропадали. И вот поставили меня работать… фонтаном.

Бедняга не выдержал – слёзы брызнули так, что Я немного отскочил в сторону, чтоб не промокнуть.

– У меня норма вон до этой отметки, – пояснил Фонтан. – Выплачу – можно идти домой.

– А как это у вас получается: так сильно плакать – и так долго?

– Тренировка. Надо вспоминать каждый раз что-нибудь печальное. Какую-нибудь неприятность. Или кого-нибудь жалко станет. Особенно себя.

И вновь две струйки брызнули из его глаз.

– А сейчас вы про что вспомнили? – спросил Я.

– Как порезал за обедом палец. Острым соусом.

– Разве можно порезаться соусом?

– Я же говорю, он был очень острый. Острее, чем язык. Знаешь, какие бывают острые языки? Боль тоже бывает острой. Ум бывает острый – у остроумных людей. На свете много острого.

Мальчику стало смешно, но он сдержал смех: как бы Фонтан не обиделся. Странно: тот говорил грустным голосом и даже плакал, но всё время было почему-то смешно.

– А ты, я вижу, нездешний, – догадался Фонтан. – Врать любишь?

– Это как? – растерялся Я.

– Разве ты пришёл не на Праздник Вранья? То-то я вру, а ты всё серьёзный! Вот на этой площади у нас когда-то по пятницам устраивали Праздники Вранья, с состязаниями. Ох, было веселье! Пожарники – заливали вовсю, оружейники – отливали пули, врачи… ну, про тех и говорить нечего. Сам знаешь, их потому и называют врачи, что у них специальное образование по вранью. Не то что у обычных врунов, без образования. Потом про это в газете печатали, и газета была толщиной в книгу. Кто всех переврёт, делался королём. Он поселялся вот в этом дворце, и до последующего праздника все должны были его слушаться, делать что прикажет. Такие были правила.

Фонтан вдруг не удержался и брызнул великолепными слезами. Они прямо переливались на солнце, как радуга.

– Сегодня я, кажется, перевыполню норму, – сказал он не без гордости.