Учитель - [132]

Туча Ярославич, в сопровождении десятка дворовых, давно приехал – при въезде на площадь, где обычно проходил сход, остановилось четверо саней. В санях, запряженных тройкой лошадей и заваленных шубами, сидели трое «гостей» боярина. Туча Ярославич прибыл верхом – его черный конь был привязан к забору. Кони фыркали и перешагивали с ноги на ногу, колокольчики под дугами тихо позвякивали, и ни вой ветра, ни нарастающий шум голосов их не заглушал. Среди дворовых Нечай разглядел выжлятника – мрачного и злого, еще пару псарей, двух егерей, остальных он только видел в усадьбе, но по имени не знал.

Вместо телеги на еле заметном возвышении стояла широкая скамья, взятая из трактира – телегу отодвинули к забору, на ней сидели дворовые. Скамью слегка подзамело снежком – у Нечая по спине пробежал нехороший холодок. На морозе быть битым гораздо хуже, чем в тепле. Разве что крови меньше.

Сбоку, у забора, притулился Афонька – то победно вскидывал глаза, то виновато опускал голову: сам не знал, радоваться или стыдиться. Отсутствие Гаврилы Нечая порадовало. Староста сидел на колоде, уперев руки в колени, как всегда на сходе, только на этот раз колода стояла в стороне, и смотрел староста преимущественно в землю. Сидел он давно – его сапоги по щиколотку занесло снегом.

Мальчишки прижались к Нечаю со всех сторон и исподлобья глядели на боярина, который раздавал указания дворовым. Сзади остановились Мишата с Полевой, кузнец и его жена, родители Федьки, соседи с улицы…

– Явился? – Туча Ярославич повернулся к ним лицом и с презрением глянул на ребят.

– А куда ж деваться? – Нечай с усмешкой пожал плечами.

– Все не нарадуешься? – хмыкнул боярин в ответ.

– Не плакать же мне, в самом деле, – широко улыбнулся Нечай.

– Ну-ну… – проворчал боярин, – посмотрим…

Люди все пребывали – шутка ли, четыреста дворов! И не сход, не служба в церкви: событие редкое, можно сказать – исключительное.

Туча Ярославич не стал дожидаться, пока все соберутся, и кликнул Ондрюшку, развалившегося в санях. Тот встал, нехотя, ежась от холода, и полез за пазуху: боярин успел сочинить приговор на три листа – его-то и полагалось Ондрюшке зачитать. Афонька заволновался: подобрался и начал настороженно бегать глазами по сторонам.

– Иди сюда, – Туча Ярославич поманил Нечая пальцем, – и этих… апостолов своих оставь…

Нечай с трудом оторвал от себя руки мальчишек и даже шикнул на них:

– Все. К мамкам идите!

– Дядя Нечай! – вдруг крикнул Стенька, – ну прости меня! Я хотел, как лучше, правда!

Нечай подмигнул ему, махнул рукой и подошел к боярину. Тот развернул его лицом к толпе, и Нечай едва не присвистнул: народ заполонил всю площадь, молодые парни в задних рядах подтаскивали лотки с рынка, залезали на них, чтоб лучше видеть, и тащили к себе хихикающих девок. Бабы в пестрых платках поверх шапок, мужики в начищенных сапогах – как на праздник пришли. Хорошо хоть детей было немного, да и те прибежали сами. Наверное, Мишата в чем-то прав: остановившись напротив толпы, Нечай остро ощутил неловкость и одиночество.

Ондрюшка, оказывается, ко всем своим достоинствам, обладал зычным голосом и талантом ритора: читал он о бесчинствах Нечая прочувствовано, и даже помогал себе руками. Люди слушали его, переговариваясь, переминаясь, и совершенно речи не оценили: некоторые выкрикивали что-то веселое, вызывая смех стоящих рядом, некоторые откровенно скучали.

С рынка на площадь потянулось Радеево семейство: впереди вышагивала мать, за ней пятеро сыновей, а сзади тятенька тащил за собой зареванную Дарену – та иногда упиралась, впрочем, не сильно. Радей протолкнулся сквозь толпу и вышел в первый ряд – пропустили его безропотно. Дарена закрыла лицо руками и низко опустила голову: Нечай хотел подмигнуть и ей, но она так на него и не взглянула.

После Ондрюшки короткую проповедь прочитал и Афонька – его слушали лучше, но и перешептывались больше: говорил батюшка об идолопоклонстве, о том, что это прямая служба Диаволу и антихристу, и рассказал притчу, о которой Нечай вообще никогда не слышал: в ней сам Сатана обращался в деревянного истукана, и только Иисус смог разгадать обман и открыть людям глаза. Туча Ярославич кивал, пряча в усах улыбку, Нечай же откровенно посмеивался, чем сильно боярина раздражал.

Речь Тучи Ярославича была короткой и емкой: беззаконий на своей земле он не потерпит, и вина Бондарева Нечая во много раз превосходит меру наказания. Закончив, он велел Нечаю раздеваться: тот не заставил себя ждать. Надо было расстегнуть полушубок заранее, чтоб не путаться в пуговицах на глазах всего честного народа.

Холод тут же обхватил плечи и дунул в поясницу, когда Нечай швырнул полушубок в снег. Он подошел к скамье, повернувшись к толпе спиной – смотреть на любопытные лица удовольствия ему не доставляло – и, пригнувшись, легко скинул рубаху, а когда выпрямился, по толпе прошел ропот – они увидели шрамы.

– Ну? – Туча Ярославич взял его за подбородок двумя пальцами, – благодари бога, что я – не архиерей…

– Спасибо, господи… – быстро проговорил Нечай и поднял глаза к небу, – может, еще кого поблагодарить? – он показал глазами в землю.