Убийство времени. Автобиография - [70]

В конце 1993 года название этой главы приобрело новый смысл. Теперь я частично парализован, нахожусь в больнице, и у меня неоперабельный рак мозга.

Я бы не хотел умирать теперь — когда наконец-то привел свои дела в порядок, как в профессиональной, так и в личной жизни. Я хотел бы остаться с Грацией, поддерживать ее и веселить в те моменты, когда (ее) работа становится слишком трудной. Всю жизнь я боролся за право быть в одиночестве, теперь же я хотел быть частью семьи, вносить свой вклад в семейную жизнь, просто обедать вместе и держать несколько шуток наготове, когда она будет возвращаться домой. Можно было бы испробовать самые продвинутые методы для того, чтобы завести детей, но пока придется наблюдать за развитием моей болезни, — не особо приятное положение, особенно для Грации, у которой были большие надежды на новую жизнь со мной. Благодаря колонке, которую я стал писать для журнала, мог бы улучшиться мой литературный стиль. А книга, которую я обещал Грации, могла бы пролить известное количество света и показать, как разум и эмоции могут сочетаться в производстве «науки».

Грация в больнице вместе со мной, что для меня великая радость, и она наполняет комнату светом. В каком-то смысле я готов умереть, несмотря на все то, что я хотел бы еще сделать, но в то же время мне тяжело покидать этот прекрасный мир, и особенно Грацию, с которой я желал бы провести еще несколько лет.

Может статься, это мои последние дни. Мы проживаем каждый из них, как особенный. Мой паралич — результат кровоизлияния в мозг. Я беспокоюсь о том, чтобы после моей кончины от меня что-то осталось — не статьи, не окончательное философское заявление, а любовь. Я надеюсь, что это чувство останется и что оно не будет слишком омрачено тем, как я ушел из жизни — я бы предпочел тихую смерть в коме, без предсмертных схваток, которые оставляют плохие воспоминания. Что бы теперь ни случилось, наша маленькая семья может жить вечно — Грацина, я и наша любовь. Вот что мне бы пришлось по душе — не интеллектуальное бессмертие, а бессмертие любви.

Послесловие

Через пару недель после того, как Пол написал эти строки, опухоль начала воздействовать на болевой центр в его мозге, и ему потребовались чрезвычайно высокие дозы морфия. Он был привычен к анальгетикам, так как всю жизнь страдал от боли в результате ранения на войне (боль, а также удивительные объемы и разнообразие прочитанного им — важные аспекты жизни Пола, которых он почти не касается в автобиографии), однако врачи все равно удивлялись, что он может переносить столько морфия на протяжении столь многих дней. К 11 февраля 1994 года Пол пробыл в состоянии индуцированной комы уже больше недели. Утром пришло письмо от итальянского издательства Laterza — они с энтузиазмом откликнулись на предложение издать автобиографию и собирались скоро напечатать книгу. Я была истерзана и опустошена, но обрадовалась этой новости и с радостью в голосе сообщила ее Полу. Он дышал медленно и как-то спокойно. Через несколько мгновений его просто не стало. Мы были одни, держались за руки, и на часах был полдень.

Грация Боррини-Фейерабенд

Приложения

Два письма директору философского факультета

Два письма, приведенных ниже, Фейерабенд написал Уоллесу И. Мэтсону, руководителю философского факультета Берклийского университета в Калифорнии — в конце 60-х Фейерабенд был профессором в Беркли. Копии этих писем Фейерабенд переслал Лакатосу, и они сохранились в его архиве. Эти письма иллюстрируют отношение Фейерабенда к проблемам общества и образования — в первом из них он рассуждает о том, что такое философия в университете и как следует администрировать такой учебный процесс, во втором разбирает политические следствия студенческих протестов в США в 1968–1969 годах.

26 января 1969 Дорогой Уолли,

уже долгое время я читаю ваши реляции и всегда согласен с вами по существу вопросов. […] Вы намерены защищать те стандарты оценки, которые более разумны, чем стандарты, принятые у местной администрации. Это превосходно и крайне похвально! Управленцев необходимо сдерживать, им не дозволено вмешиваться в занятия людей мыслящих и (как я надеюсь) побуждающих мыслить других. Однако, пытаясь этого достичь, вы разработали невозможную философию познания, некритично восприняли некоторые из результатов популярной сейчас игры в корреляцию и, наконец, что хуже всего, вы прибегаете к стандартам, которые еще более неадекватны, чем те, которые вы пытаетесь отвергнуть.

Философия, пишете вы, отличается от прочих дисциплин. Это не предметное знание. Здесь нет накопления фактов. Поиск в философии важнее, чем результаты. И так далее. Тем не менее, философия имеет свои стандарты, «в такой же степени строгие», как стандарты других дисциплин. Они определяются, как вы пишете, «консенсусом тех, кто работает в этой дисциплине». И такого консенсуса несложно достичь. «Порядок старшинства определен достаточно четко». Давайте же введем эти легко устанавливаемые стандарты, заключаете вы, и наше суждение о молодых (или стареющих) философах станет более справедливым и более реалистичным.