Убийство времени. Автобиография - [69]

Я также несколько раз съездил в Локарно, а однажды прочел там доклад об исторических измерениях рационализма. Это была не слишком удачная речь — я частично зачитал ее, пропустил несколько строк там и тут и в результате все безобразно скомкал. В 1990 году меня удостоили премии Фрегене — в компании с Альберто Моравиа, принцем Уэльским, автором поваренной книги и автором книги о насилии над девочками. Эту премию ежегодно вручали за достижения в разных областях, и ею была отмечена моя книга «Прощай, разум» — новейший сборник очерков, который был только что опубликован в переводе на итальянский. Мне оплатили дорогу из Цюриха в Рим и обратно, я получил маленькую, но очень тяжелую статуэтку и дал интервью итальянскому телевидению. Примерно в то же время кардинал Ратцингер, папский эксперт по вопросам вероучения, выступил с речью в Парме и упомянул меня, аргументируя свои взгляды.

На другой встрече, в Палермо, мы пообедали с Аленом Роб-Грийе, которого гораздо больше заинтересовала Грация, чем его приятели-интеллектуалы. Нас также пригласили в Сполето, где к музыкальному фестивалю Менотти прикрутили довесок в виде философского лектория. Здесь, в Сполето, в 1991 году Стивен Джей Гулд сообщил мне, что при создании [эволюционной теории] прерывистого равновесия опирался на идеи книги «Против метода». Здесь же он прочел воодушевляющую речь по мотивам своей книги «Чудесная жизнь». В 1993 году мы побывали в Сполето снова и слышали выдающееся исполнение «Реквиема» Берлиоза на площади перед собором. Наконец-то мы смогли попасть и на представление «Джанни Скикки» — одной из наших любимых опер. Мы также приятно поговорили с Джеромом Брунером и прослушали доклад Джона Бэрроу по теории хаоса. Как обычно, я попытался деконструировать все большие концепции, которые попадались мне в этих докладах или спорах. Были и другие поездки — в Голландию, в Неаполь и в Вену — и множество тихих дней в Риме.

Примерно в эти годы я стал членом редколлегии нового журнала Common Knowledge, за публикацию которого взялось издательство Оксфордского университета. В этом качестве я должен был писать колонки и «небольшие обзоры» новых книг, которые получал бесплатно. Мне пришлось по душе сочетание риторики и аргументов в формате таких колонок — не нужно было долго обосновывать главный довод, важнее были быстрые наблюдения, связанные фрагментами рассуждения. Образы и едкие замечания здесь обрамлялись мыслью — или же мысль приправлялась остротами и иллюстрациями; ведь колонка — это, по сути, минестроне!

Вопреки своему обыкновению не общаться со СМИ (раньше я отказывал как самым респектабельным журналам и телеканалам, так и самым маргинальным), я начал давать интервью разным европейским изданиям и вещательным организациям — и мне это даже понравилось. Кроме того, я начал писать автобиографию — главным образом для того, чтобы вспомнить годы в армии и то, что происходило со мной во времена нацизма. Как выяснилось, это был хороший способ показать, как мои так называемые «идеи» соотносились с моей жизнью после фашизма.

Я пообещал Грации написать книгу о реальности, и она очень медленно обретала свои контуры. Рабочим названием я взял «Завоевание изобилия». Эта книга должна была показать, как специалисты и обычные люди сокращают изобилие, которое окружает и сбивает с толку, и продемонстрировать последствия таких действий. Главным образом это исследование абстракций — особенно математических и физических понятий, — а также стабильности и «объективности», которые они будто бы приносят. Эта книга рассказывает о том, как возникают такие абстракции, как они поддерживаются обыкновенными способами жить и говорить и как они изменяются в результате аргументации и/или под давлением практической необходимости. В этой книге я также пытаюсь подчеркнуть прирожденную неоднозначность всех концепций, образов и представлений, которая создает возможности для изменений. Без этой неоднозначности перемены никогда не произойдут. Ярким примером этого является квантовая теория в интерпретации Нильса Бора.

«Завоевание изобилия» задумано как простая книга, которая читалась бы с удовольствием и которую было бы легко понять. Одним из моих побудительных мотивов при написании «Против метода» было желание освободить людей от тирании философов-обскурантов и от деспотизма абстрактных понятий — таких как «истина», «реальность» и «объективность», — которые сужают человеческое поле зрения и сокращают способы существования в этом мире. Формулируя то, что, как я думал, является моим собственным отношением и убеждениями, я, к сожалению, пришел к введению столь же косных концепций — «демократия», «традиция», «относительная истина». Теперь, когда я это понимаю, мне удивительно думать о том, как же это случилось. Желание изложить свои идеи не просто, не в форме рассказа, а при помощи «систематического исследования», действительно велико. Как иначе можно объяснить то, что выдающийся театральный режиссер Херберт Блау — художник, способный преобразить тусклые роли и спектакли в произведения, очень ясные и для актеров, и для зрителей — написал трактат о театре, содержащий невразумительные заявления и даже совершенную чепуху? Дело не в том, что сложен сам предмет. Платон, Аристотель, Брехт и Дюрренматт писали о театре работы, которые приятно читать и можно постичь. Значит, дело в желании быть великим, глубоким и философичным. Но что более важно — быть понятым посторонними людьми или считаться «великим мыслителем»? Писать в простом стиле, который смогут понять обычные читатели, вовсе не то же, что быть неглубоким. Я призываю всех пишущих, желающих сообщить нечто своим согражданам, держаться от философии подальше — или, по крайней мере, не поддаваться страшилкам или влиянию таких обскурантов, как, например, Деррида — вместо этого лучше читать Шопенгауэра или популярные очерки Канта.