Убийство времени. Автобиография - [10]

Я любил темные ночи в деревне; темно, хоть глаз выколи, но отовсюду доносятся таинственные шумы. Я любил грозы; слыша их приближение, я бежал в поля и кричал, обращаясь к небесам. Работники фермы злились и затаскивали меня обратно в дом со словами: «Глупый мальчишка! Разве ты не знаешь, что бог наказывает тех, кто бросает ему вызов?» Не имея особого характера (не будучи «внутренне референцированным», как говорят психологи), я быстро впитывал в себя деревенские обычаи и манеры разговора. Все это забывалось через несколько дней после возвращения в город. Эти поездки прекратились, когда мне было лет пятнадцать. С тех пор мы оставались на лето в Вене, и я был предоставлен сам себе.

Мы переехали в «район получше», так что родители уже разрешали мне играть с детьми на улице. Я катался по двору на приспособлении, состоящем из доски, двух колес и вертикального отростка-руля, играл в классики и как-то раз отдал все свои сбережения девочке, которая попросила меня о деньгах. Мама была в ярости; она пошла к родителям девочки, устроила там немаленький скандал и вернула деньги — что, конечно, не добавило мне популярности у местных. Кроме того, я много читал. Понятия не имею, почему и как я начал читать, но знаю, что с девяти лет я сидел перед раскрытой книгой почти что каждый вечер. Сначала это были детские книги. События в «Неряшливом Петере» — плотник, отрубающий большие пальцы детям, если они их сосут; охотник, которого застрелил заяц; мальчик, который умер из-за того, что не желал есть свой суп, — казались довольно обыкновенными; однако я был озадачен вступлением, в котором автор, детский врач, объяснял, для чего он написал эту книгу и как она должна использоваться. Вот что было поистине загадочно! Я никогда не забуду печальную историю Рюбецаля, обманутого великана. Он влюбился в прекрасную принцессу. «Что я могу для вас сделать?» — спросил он ее. Принцесса отвечала: «Пересчитай репы в моем саду», — прекрасно зная, что счет не является сильной стороной великана. Он считал и считал, сбивался и начинал снова. Люди со всей страны потешались над ним и прозвали его Рюбецалем — «счетчиком реп». Наконец он понял, что над ним посмеялись, ушел в лес и пообещал никогда не возвращаться. При этом у Рюбецаля было доброе сердце и он ненавидел несправедливость; люди стали искать его, когда им потребовалась помощь. Они все еще звали его Рюбецалем, так как это было единственное его имя, которое они знали. Выйдя из леса, он едва не дымился от гнева и был готов всех поубивать. Просителям пришлось действовать быстро и говорить очень возвышенно, чтобы его гнев по поводу оскорбления преобразился в гнев на ту несправедливость, которую они хотели исправить. Я думал — вот так любопытная история; единственная возможность получить помощь состоит в том, чтобы, рискуя жизнью, уязвить те силы, которые могут тебе помочь и быстро перевести их мысли на другие предметы.

Я читал «Дон Кихота» (в переложении для детей), легенды и сказки. Когда у меня заканчивались книги, я ходил в местную библиотеку. Я брал там книги Зейна Грея, Эдгара Уоллеса, Конан Дойла, Александра Дюма, Марии Эбнер Эшенбах, Хедвиг Куртс-Малер и даже Питигрилли, хотя в его рассказах я ничего не понимал. Возможно, я читал и Шницлера (романы или монологи, а не пьесы), но точно сказать не могу. Я разрыдался над «Хижиной дяди Тома» и часто не мог уснуть после какой-нибудь драматической истории. «Ты не должен это читать», — говорил папа и прятал книги на день или два. Я прочел почти всего Карла Мая, немецкого автора приключенческого жанра, который описывал страны, где никогда не бывал, и людей, которых никогда не видел. Его индейцы — это благородные существа, одновременно мудрее и сильнее своих белых визитеров, его арабы — парни храбрые, но в то же время и хитроватые. Несколько лет назад я снова перечитал Мая и раскрыл секрет его успеха: короткие вступления, цветистые описания, никаких остановок на том, что несущественно (например, развитие персонажа или его социальное происхождение). Для Мая персонаж — это то, что он делает, и персонаж всегда делает что-то доброе или злое, но в любом случае это интересные дела, и более того, он делает все это быстро и решительно. Я и сам пытался писать приключенческие истории; я успешно помещал своих героев в невообразимые ситуации, но мне редко удавалось вызволить их оттуда.

Каким-то образом я набрел на драму и философию. Мы читали драматические пьесы в гимназии, и нам раздавали роли. Я придавал своим персонажам гигантские масштабы: положительные герои излучали доброжелательность, скверные люди были воплощением зла. Чтобы развить этот талант, я покупал издания Гете, Шиллера, Граббе, Клейста, Шекспира (в переводе Шлегеля и Тика) и Ибсена в мягкой обложке и брал их с собой в длинные прогулки по лесам и горам вокруг Вены. В уединенных местах у меня были свои уголки; там я сидел или расхаживал, читал и декламировал часами. Пер Гюнт и Фауст были моими любимыми героями: Доврский дед, Мефистофель, Шейлок и Ричард III были моими любимыми драматическими ролями. Вскоре я уже знал наизусть первую книгу Фауста; я часто цитировал пассаж о закате в начале драмы и мефистофелево обольщение в конце второй книги