Убийство в Рабеншлюхт - [6]

Вслед за исчезнувшим пространством для поэта исчезло время. Не тикали часы, не двигалось за окном солнце, замерли звуки и голоса. Один лишь стержень стремительно двигался по маленьким клеточкам, оставляя за собой следы-буквы. Индюков не заметил, как закончился лист, как был вырван из первой попавшейся тетрадки новый… Вместе со стержнем поэт блуждал между клеток, останавливаясь и возвращаясь назад, а затем вновь покоряя еще не исписанное пространство. Выметая неудачные слова и целые предложения, перечеркивая абзацы и сочиняя их заново. Вырвал из тетради четвертый листок, переписал набело, удивился, как мало оказалось написано, но это было начало! И оно ему нравилось. Возможно, завтра, на свежую голову, ему покажется, что все написанное чистый бред. Но как упоительно сидеть в белой комнате и слышать позабытый звон колокольчика.

Колокольчик стих, белая комната медленно растаяла, Индюков снова сидел в кресле с вы-пирающей пружиной, от дверей за ним с настороженным любопытством следил мальчиш-ка, а Нонна по-прежнему спала на диванчике. Индюков поднялся, подошел к диванчику, поднял с пола бутылку шампанского и жадно приложился к горлышку.

— Йо-хо-хо! — громко произнес он, утирая текущую с подбородка пену. — Хватит спать!

Убийство в Рабеншлюхт

1

Четырнадцать убитых ворон за последнюю неделю.

Это единственное, что удерживало Иоганна, рыжеволосого паренька лет шестнадцати, в изрядно поднадоевшем деревенском захолустье. В убийстве ворон была тайна, загадка, некая мистерия, сиречь древнее таинство, совершаемое непонятно кем и непонятно с какой целью. Четырнадцать обезглавленных ворон, маленьких черных трупиков, с засохшими пятнами крови на шее. Несколько раз он, поморщившись, проходил мимо, но однажды любопытство пересилило брезгливость, и Иоганн, подняв мертвый ворох перьев, долго рассматривал его. Кому нужны вороньи головы? Себастьян, подмастерье кузнеца, юноша на год младше Иоганна, уверял, что это местные мальчишки балуют. Глупости! Просто Себастьян не любит мальчишек, вот и все. Любой бы на его месте не любил. Кто останется равнодушным к насмешкам о несуществующем отце? Хотя отец-то, положим, был. Просто остался никому неизвестным. Иоганн остановился и почесал пятерней затылок. Затем пригладил взъерошенные кудри и подумал, каково это — вырасти совсем без отца. А потом и без матери. Тяжело, наверное. Недаром Себа, как он кратко называл своего деревенского приятеля, бесится, когда разговор заходит о его родителях. На прошлой неделе вон на Феликса с кулаками набросился. Феликс из богатеньких, в университете учится, с ним интересно, когда он в настроении. А когда нет, хуже товарища и придумать нельзя. Язва, он и есть язва. Но воронами заинтересовался, кстати. Даже просил показать одну, и когда Иоганн принес обезглавленную птицу, долго и внимательно ее разглядывал. А потом ухмыльнулся довольно и пообещал, что найдёт, куда пропадают головы. Несколько дней уж прошло, а Феликс всё: потом да потом. Ну и ладно. Без него разберемся. Не деревня какая.

Сам Иоганн был юношей городским, чем очень гордился и потому свысока поглядывал на местных жителей. Они как будто жили во времена средневековья с его скучной неторопливой сельской жизнью, а не в самом конце стремительного девятнадцатого века, проложившего по старушке Европе дороги из железа и запустившего в океанские воды «чудовищ Фултона», огромные корабли, движимые паром. Никто здесь, кроме Феликса, не слышал о самодвижущихся повозках, новейшем изобретении просвещенных французских инженеров. А когда Иоганн начинал взахлеб рассказывать об этом чуде человеческого разума, его просто-напросто поднимали на смех. Повозка без лошади? Ври, мол, да не завирайся. И что прикажете делать в подобном province loigne? Ни секунды бы не оставался здесь Иоганн, будь на то его воля. Но воля была матушкина, а она сослала его из города к дяде, пожилому деревенскому священнику. «От греха подальше». Тоже нашла грех: подумаешь, пару раз побывал на собраниях молодых людей, которые обсуждали будущее справедливое устройство общества. Лучше бы не посылала. Дядя был страшным занудой.

Отец Иоганна погиб, когда подростку едва исполнилось двенадцать, и с тех пор матушка воспитывала их одна: его и младшую сестру Лизхен. Жили на небольшой пансион да за счет уроков французского, которые матушка давала детям бургомистра. И когда, по ее мнению, Иоганн совсем отбился от рук, она решила отправить его к брату на перевоспитание. Дядя, мало того, что с утра до вечера долдонил свои нравоучения с замшелыми примерами из Святого Писания, так еще и прислуживать в доме заставлял. Совсем уж, было, собрался Иоганн сбежать от него обратно в город, как приключилась эта история с воронами. Четырнадцать обезглавленных ворон! Это — не просто загадка, нелепица, что время от времени случаются повсюду. Это — самая настоящая тайна. «Можно пока и остаться, — решил Иоганн. — Надо же разгадать мистерию!»

Юноша осторожно перевернул палкой труп птицы и осмотрел его. Бедняга убита тем же способом, что и остальные. Где-то справа в кустах послышался шорох, Иоганн бросился на звук, проломился сквозь кустарник на заросшую тропинку и в недоумении остановился. Ни шороха, ни смешка, ни звука, никого… Лишь малиновая лента на ветке — такой лентой девушки украшают свои косы. Иоганн снял ленту с ветки и засунул в карман. В деле об обезглавленных воронах появилась первая улика.