Убийство на кафедре литературы - [47]

— Почему бы и нет?

Несмотря на прямые, конкретные, деловые ответы, Михаэль по ходу допроса становился все более напряженным. У него было такое чувство, будто перед ним тень, Тувье отсутствует, до него не достучишься. Допрашиваемый сидел все в той же позе — расслабленный, ладони на столе, — ни разу не взглянув на Михаэля. Он смотрел в небольшое окно за плечом следователя, словно оттуда до него доносились какие-то другие голоса, словно параллельно где-то происходила другая беседа. На вопросы типа: «Говорят, вы с Тирошем были в очень близких отношениях», он отделывался ни к чему не обязывающим кивком.

— Но если так, то убийство Тироша должно было сильно на вас повлиять, верно?

Тувье не прореагировал на это никак — не моргнул, с места не сдвинулся, только так же механически кивнул.

На вопрос о подводном плавании Тувье устало улыбнулся, отрицательно качнув головой: нет, он этим никогда не занимался.

Битый час Михаэль старался как-то оживить собеседника, втянуть его в беседу и наконец решил воздействовать шоком.

— Вы знаете, — он зажег сигарету, осознав, что и его собственный голос стал безжизненным, — смерть Додая была вызвана вовсе не трагической случайностью.

Плечи Шая слегка вздрогнули, как от озноба, Михаэль продолжил погромче:

— Его убили!

Дыхание Тувье Шая было единственным звуком в кабинете в ответ на брошенную Михаэлем «бомбу». Тувье Шай не издал ни звука.

— Это было вам известно? — Михаэль все больше нервничал, и это заставило его сжать челюсти. Тувье покачал головой: нет.

— Так что же вы почувствовали, когда я вам это сказал?

Тувье Шай ничего не ответил.

— Вам неинтересно, как это произошло?

Тувье Шай нагнул голову.

— Может, вы просто знаете, как был убит Идо Додай? — Гнев Михаэля нарастал, он едва удержался, чтобы не схватить Тувье за плечи и встряхнуть.

И вот тогда Тувье поднял голову и впервые взглянул в глаза следователю. За толстыми линзами очков Михаэль увидел слезы, которые не могли заслонить ужасное выражение глаз. Тувье как будто увидел в глазах Михаэля всю картину гибели Идо Додая — и как тот задыхался, и его тело, распростертое на песке. Тувье вздохнул, но ничего не сказал. Тонким слабым пальцем он протер глаза.

Лишь после того, как Михаэль прослушал запись этого допроса, до него дошло, что молчание длилось всего минуту; однако тогда, в кабинете, ему показалось, что длилось оно целую вечность. Молчание ни к чему не привело. Тувье Шай не желал его нарушить.

— Вообще-то не обязательно уметь плавать под водой, чтобы впустить угарный газ в баллон со сжатым воздухом. Вы в химии разбираетесь?

Тувье отрицательно покачал головой. Он начал говорить хриплым и слабым голосом:

— Вы не понимаете, я очень любил Идо.

— Любили? А как вы думаете, кто его не любил?

Снова отрицательный жест:

— Я не знаю, кто его убил.

Влага из глаз Тувье исчезла, и он снова стал смотреть куда-то за плечо следователя.

— Что же произошло там у вас на факультетском семинаре?

Тувье Шай выпрямился, его глаза на мгновение вспыхнули и снова погасли:

— Это был семинар на тему «Хорошая и плохая поэзия». Докладчиками были Тирош, Идо Додай и я.

— И что же там происходило? Было что-то особенное?

— Что значит особенное? Факультетский семинар, вам объяснить, что это такое? — В его голосе появились признаки жизни.

Михаэль сделал жест, как бы говоря: «Давай, объясняй», хотя у него было искушение сказать: «Не надо, я знаю университет, я защищал там диплом, который, кстати, удостоился награды».

Михаэлю не раз приходилось удерживать себя от того, что он называл «нарциссическими удовольствиями». Иногда он сознательно раскрывался перед подследственным с целью произвести на него впечатление, иногда — для того, чтобы пробудить доверие и уважение к себе у тех подследственных, что пребывали в плену своих предрассудков насчет полиции. На этот раз ему оказалось нелегко удержаться — он чувствовал, что люди из университета относятся к нему с некоторым пренебрежением. Ему было ясно, что даже упоминание о его университетском прошлом не произведет на Тувье впечатления.

— Факультетский семинар, — стал энергично объяснять Тувье, — это форум, на котором занимаются теоретическими вопросами. Кто-то может представить статью перед публикацией, или главу из кандидатской диссертации, или исследовательскую работу на звание магистра. Мы проводим семинары примерно раз в месяц.

Михаэль вообразил, как Тувье стоит перед студентами, как может пробудить у них интерес и даже говорить с энтузиазмом.

— Я так понял, что на последнем семинаре было что-то необычное — на том, что прошел в прошлую среду: телевидение, СМИ…

Лишь после того, как Михаэль просмотрел фильм, отснятый на семинаре, он впервые почувствовал к Тувье уважение, смешанное с жалостью, но сейчас, во время первой встречи, он совершенно не понимал подследственного.

— Да, СМИ, — задумчиво повторил Тувье Шай, — это из-за Шауля; СМИ, как вы их называете, его очень любили.

Он снова ушел в себя, уставившись на носки своих туфель.

Глубокое безразличие, в которое он был погружен, стало непроницаемой броней. Михаэль все больше злился, ощущая собственное бессилие. У него появилось желание причинить боль собеседнику, пробив эту броню. Он мог объяснить это рационально, но понял, что первичным было именно желание причинить боль, а затем уже появились рациональные объяснения. Что-то в поведении подследственного сбивало его с толку, но он не понимал, что именно. Может, думал он впоследствии, отсутствие в Тувье страха, когда он услышал о насильственной смерти Идо Додая. Ведь эта весть была для Шая явно неожиданной, тем не менее она не пробудила в нем ни страха, ни гнева. Как будто главное он знал, а подробности его не интересовали.