Убийство Джанни Версаче - [29]

Пришествие СПИДа резко изменило жизнь братства ГМ, как и многие другие аспекты существования гей-сообщества. В девяностых годах обществом был учрежден благотворительный фонд Gamma Mu Foundation, помогающий грантами программам по борьбе со СПИДом в сельской местности и труднодоступных районах.

— Мне поначалу идея создания фонда не понравилась, — рассказывает Говард. — Я любил «Гамму Мю» именно за полное отсутствие притязаний на что-либо серьезное, за то, что это чисто развлекательный союз. Нас же и так осаждают со всех сторон просители денег на благотворительность. А тут мы сами учредили фонд, и я боялся, что он будет таким же занудством.

Сегодня Говард признает, что опасения оказались напрасными.

В ранние годы существования братства ГМ в него входили лишь богатейшие люди, и практически все — республиканцы. Но отсутствие у руководства Республиканской партии политической воли к последовательной борьбе со СПИДом и защите прав сексуальных меньшинств привело к постепенному дрейфу ГМ в сторону демократической платформы и, как следствие, притоку в общество членов Демократической партии. С целью омоложения членского состава общество также значительно снизило имущественный ценз, так что теперь на слетах ГМ можно встретить «и крупье из плавучего казино на Миссисипи, и всяких любителей поиграть в крутых копов и ковбоев!»

На слете ГМ в столице США в 1996 году, к примеру, пировали в ресторане на крыше Кеннеди-центра, коктейлями угощались в ротонде Капитолия, а ужин заказали доставить в исторический особняк в Джорджтауне. В апреле 1998 года на ежегодном балу со сбором пожертвований «Звездная пыль», устраиваемом Gamma Mu Foundation в Вашингтоне, собралось 250 гостей в смокингах при бабочках, представлявших «высший эшелон скрытых геев у власти». Чинно восседая на золоченых стульях за столами, накрытыми скатертями нежно-персикового цвета и украшенными букетами свежих весенних цветов, они мерно покачивали седыми головами в такт неспешным беседам и поблескивали брильянтовыми запонками в мягком свете свечей. На первый взгляд, просто еще один шикарный благотворительный бал в ряду других столичных балов, но затем начинает бросаться в глаза полное отсутствие в зале каких бы то ни было диадем, шуршащих шелков и бальных платьев… Не то что дам — ни единого травести не видно.

Тот бал в укромной мраморной галерее, утопленной где-то в глубине роскошного особняка в центре Вашингтона, проходил под живой джаз в исполнении группы во главе со знаменитым саксофонистом в белом фраке. Как только музыканты переходили к лирической мелодии типа «Misty» или «Unforgettable», сотни мужских пар поднимались из-за столов и кружились щека к щеке в медленном танце — кто сплетя руки, кто в обнимку. Ну а когда джаз-бэнд взорвался мексиканской «La Bamba», все присутствующие в зале тут же выстроились в длиннющий «паровозик» и потянулись извиваться змейкой вверх и вниз по парадной лестнице.

Эндрю Кьюненен вписался в это светское общество идеально. По всем отзывам, впервые появившись в Сиэтле при Нормане, он произвел блестящее впечатление. Он бы со вкусом одет, привычку громко смеяться в себе задушил и манеры демонстрировал безупречные.

Дэвид

1995 год оказался памятным для Эндрю во всех отношениях. Сначала он нашел мужчину, готового спонсировать его мечты о красивой жизни, а в конце года познакомился и с мужчиной своей мечты.

На один из ноябрьских уик-эндов Эндрю отправился в Сан-Франциско, где остановился в роскошном отеле Mandarin Oriental[42] в третьем по высоте небоскребе города в номере за 520 долларов за ночь с отделанной мрамором ванной комнатой, где прямо из купели через панорамное окно открывается сказочный вид на мост Золотые ворота. Вот он и вернулся в этот город с набитым кошельком, как давно мечтал. Вел себя Эндрю всё так же экзальтированно и завиральные истории рассказывал с неиссякающим энтузиазмом. Никто из его давних близких друзей по Беркли даже и не подозревал, что он на содержании, и понятия не имел о самом факте существования какого-то Нормана Блэчфорда.

В пятницу вечером в ресторане «без вывески» на Маркет-стрит при въезде в Кастро Эндрю ужинал в кругу поклонников, смешил друзей, представляясь незнакомым посетителям «графом Фрескобальди», — и вдруг заметил миловидного блондина, в одиночестве сидящего за барной стойкой, которому немедленно заказал через официанта выпивку. Дэвид Мэдсон — так звали светловолосого молодого человека — идеально отвечал представлениям Эндрю о мужской красоте: интеллигентно-опрятный, среднего роста, с глубоко посаженными голубыми глазами. Был он архитектором из Миннеаполиса, приехавшим в Сан-Франциско на несколько дней по делам. «Между ними сразу заискрило», — рассказывает один из друзей, ставших свидетелем их знакомства. Той же ночью Эндрю и Дэвид «переспали без секса» в Mandarin Oriental.

Для Эндрю имидж значил всё, а потому нет ничего удивительного в том, что он мгновенно запал на Дэвида, в котором было так много к этому располагающего. Дэвид был жизнерадостным, талантливым и по многим параметрам состоявшимся человеком. Не идеальное ли это воплощение мечты Эндрю — блистательный молодой архитектор из благопристойных золотых мальчиков чистых англосаксонских кровей? Опять же, и архитектура была давним пристрастием Эндрю, и к блондинам его всегда тянуло. Плюс к тому друзья считали Дэвида «столь харизматичным, что он всех разил наповал» — и личным обаянием, и профессионализмом. К тому же Дэвид был еще и красноречив и способен переболтать кого угодно на какую угодно тему.