Убийца планеты. Адронный коллайдер - [13]

Сирил невесело засмеялся.

— После второго эксперимента я записал эти данные отдельно и принялся их изучать. И знаете что, Кассе? После обработки они больше всего напоминали азбуку Морзе. Я служил во флоте, еще в Италии, поэтому кое-что в этом смыслил. Шутки ради — или вполне всерьез, я уж сейчас и не помню — я решил расшифровать эти данные, словно это был не коллайдер, а простая рация. Получил набор цифр: шесть пар через пробел. Я вертел их и так и эдак, пока окончательно не решил, что это не больше чем вздор, что я ошибался насчет азбуки Морзе.

Как сейчас помню тот день. Я сидел у себя дома в кабинете и пялился в листок с цифрами. Похоже, я зашел в тупик. Пришла моя падчерица Лора и забралась на стул рядом. Она тоже посмотрела в листок. Ей тогда было восемь, и она вовсю увлекалась книжками типа «Дети капитана Гранта» и «Таинственный остров». Водя пальчиком по цифрам, она бормотала себе под нос: «Широта… долгота… градусов, минут и секунд…» Затем ей стало скучно, и она как ни в чем не бывало побежала играть дальше. И представьте себе, Кассе: это и в самом деле оказались широта и долгота! В градусах, минутах и секундах. Когда я проверил по карте, то нашел точку в Атлантическом океане. Казалось бы, это нелепость, если бы я не знал, что именно в этой точке, по мнению нескольких историков, и находилась легендарная Атлантида. Несколько экспедиций, даже Кусто совсем недавно искали ее именно там.

Я ходил по кабинету и все думал об этом. Тогда были очень модными разные фильмы и книги о путешествиях во времени и о параллельных мирах. В конце концов я подумал: если это и вправду послание, то что мешает мне передать ответ таким же образом? Это ведь был наш эксперимент, тогда там все еще не было так много посторонних. Я мог незаметно поставить нужную аппаратуру и включить сигнал на передачу. Правда, я не знал, на каком языке это сделать. И что, собственно, передать. Наконец я написал послание на английском, французском, немецком, латыни и русском и перекодировал в сигналы Морзе. Послание содержало вопрос: «Кто вы?» Раз за разом я отправлял его, даже во время самых незначительных, пробных или тестовых пусков коллайдера в десятую долю мощности. Но больше я не получил никакого ответа. Не получил я больше и никаких координат. «Лишняя» информация исчезла, как будто ее и не существовало. Я уже почти совсем решил, что ошибся и напридумывал себе бог знает что. Близилось время подавать документы на какой-то очередной грант, и мы с Жоржем не хотели его пропустить. В конце концов Жоржу я открылся, взяв с него обещание молчать. Да, думаю, это было лишним — он так хохотал над моим рассказом, что я опасался, что он вообразит меня сумасшедшим.

Тем временем нашу номинацию на Нобелевскую премию перенесли на несколько лет — кто-то нас обошел. Но мы работали над следующим коллайдером — суперсинхротроном — и особенно не огорчились. Прошло почти семь лет, и я совсем забыл о тех координатах, которые получил из первого коллайдера. Пришло время запуска синхротрона, и только тогда я вспомнил о них. Не стану описывать вам мои колебания и насмешки Жоржа, но перед запуском синхротрона я, как и в прошлый раз, установил в коллайдер аппаратуру, способную регистрировать электромагнитные колебания. Жорж перестал смеяться надо мной, когда я показал ему линию той самой «лишней» информации на графиках. И то, что мы получили снова: пары цифр, те же координаты в градусах, минутах и секундах — широта и долгота мифической Атлантиды.

Жорж сказал, что мы должны немедленно «сообщить куда следует». Я возразил ему в том смысле, что тогда мы сами отправимся отсюда «куда следует». То есть в ближайший сумасшедший дом. Или в лучшем случае в бессрочный отпуск. Тем временем я продолжал передавать свое послание при каждом запуске синхротрона. И однажды пришел ответ. В нем было: «Мы на…» — и дальше шли те же координаты. Эти два слова, которых не было раньше, были на латыни. И я совершил огромную глупость, Кассе. Ту, за которую не могу простить себя до сих пор. Я рассказал об ответе Жоржу. В конце концов, мы были напарники, Жорж был хорошим парнем. Но слишком законопослушным. Я вообще не понимаю, как он стал ученым, — ведь для того, чтобы быть исследователем, необходим бунтарский дух. А у него его не было. Он тут же сообщил «куда следует». Тогда пришли эти люди, не военные и не наблюдатели от ООН. Лучше бы уж это были военные вместе с психиатрами. Но эти люди… я не знаю, кем они были. Они взяли под контроль суперсинхротрон, а нас с Жоржем отстранили от работы под предлогом нанесения вреда эксперименту. В качестве доказательства они предъявили мою дополнительную аппаратуру, стоявшую в синхротроне. Результаты запусков объявили сфальсифицированными и подлежащими повторной проверке под контролем этих людей. Они переоделись в белые халаты и стали работать вместо ученых. Я не знаю, кем они были на самом деле, но работали довольно грамотно.

Я был отстранен, но у меня остались данные. И было много времени. Я не стал спорить, потому что нутром чуял — все это неспроста. И я стал анализировать все результаты запусков, как говорится, по новой. Прошел год. Меня никто не трогал, а я все считал и считал. К тому моменту умер дед Лоры по материнской линии и оставил ей немалое наследство. О ее будущем я мог больше не беспокоиться, а мне было немного надо: место, где работать, и что есть. И то и другое у меня было. Лоражелела меня и старалась помогать. Она училась уже в выпускном классе, а поскольку она с детства вертелась возле меня в кабинете, то в физике смыслила не намного меньше моего. Именно она и обнаружила ту взаимосвязь. У меня-то к тому моменту были уже чересчур старые для науки мозги. И я все еще переживал свое отстранение от работы. А она ни о чем не переживала. И казалось, просто играла со всеми этими уравнениями и формулами.