Убить Буку - [3]

Но старейшина не велел письмена на обмотки пускать, а велел хранить, пока какой-нибудь умный их не прочитает.

И прадед его матери те письмена будто бы прочёл, но ни про какое небо там слов не было, а только были слова про базу, из которой раньше срока ушли и теперь превращаются.

Мы ничего не поняли. И Стрый ничего понял.

Мика спросила, что такое база. И кто в кого превращается?

Стрый сказал, что, может, и не превращается, а вращается. А что такое база, он и сам не знает. Прадед знал, а он не знает.

Дронт сказал, что неправда. Не мог прадед ничего прочитать, он всё выдумал. Грамотных и на наречии селений почти не осталось, а так чтобы древние письмена читать, и вовсе людей нет.

Стрый сказал в селении матери грамотных много было, не то, что в этих диких местах.

Мы говорили, говорили и уснули.

Не знаю, сколько спали. Полночи, наверное.

Я первый проснулся. Шорох был и сопение. Еле слышное, но у меня слух хороший. Я ведь коренной, из лесного племени.

Толкнул ногой хворост в костёр, он вспыхнул тогда.

И увидел Буку.

Настоящего! Именно такого, как на картинке, что учитель нам показывал.

Я думал, Бука прыгать будет или рычать, а он стоял спокойно у костра и совсем не боялся пламени.

Мика правду говорила, не зверь он.

Но не человек. Кожа на морде гладкая, волос почти нет. Лапы короткие, но стоял он почти по-нашему, не горбился только.

От напряжения, наверное, стоймя встал. Или стойка такая у него охотничья.

А ещё пасть у него скалилась и двигалась, и морда всё время двигалась, будто он что сказать хотел.

Я не знал, что Бука так умеет, и учитель про такое ничего не говорил.

И картинок про такую морду не было. На картинке у Буки морда мёртвая была.

А вот панцирь как на картинке был, жёлтый весь и светящийся.

В лесу боятся нельзя, а я забоялся. Правду говорю, забоялся.

В жизни Бука куда страшней, чем на картинке.

И ещё — он вдруг стал звучать. Не рычать по-звериному, не выть, а будто наши разговоры передразнивать.

Ничего понять нельзя было, дразнился наверное.

Я закричал: «Бука!»

Все проснулись.

А Бука пасть кривить начал.

Стрый закричал: «Не касайся панциря — пальцы оторвёт».

Его-то дразнили, что он в пасть палец сунул. А он, видно, панциря коснулся.

Бука ярче светиться стал. Потом из лапы в Мику чёрную стрелу бросил. Мика уснула.

Я тогда подумал, что умерла, и страшно разозлился.

Дронт на Буку побежал. Бука одним движением его к дереву отбросил. Чуть лапой взмахнул — и Дронт отлетел.

Я подумал, что напрасно детей на Буку посылают. Бука очень сильный. С ним и взрослый не справится.

Потом Бука увидел Стрыя. На руку посмотрел и светиться почти перестал. Схватил Стрыя в охапку и в чащу потащил.

Я подумал: «Вот тебе, Стрый, и чаща твоя любимая, сожрут тебя там, и сдохнешь в лесном краю, и костей не отыщут».

Как успел так много слов подумать, до сих пор не знаю.

Я Стрыя не любил, но мне его жалко стало.

Стрый вредный, но из селения, нельзя его Буке отдавать.

Я подскочил и нож метнул. Нож Буке в затылочную кость вошёл.

Бука отпустил Стрыя и умер. И светиться перестал.

А у Стрыя палец отрос. От страха, наверное.

Мы подождали немного и стали в мёртвого Буку веткой тыкать. С веткой ничего не случилось.

Мы тогда осмелели, оплели Буку верёвками и в селение притащили.

Уже рассвет был.

А днём все праздновали.

Столы на площадки поставили, пили и ели много. Мы сонные были, но браги попили.

Нам уже можно было, нас полувзрослыми объявили.

С Буки панцирь содрали, из панциря много полезных вещей можно сделать.

Голый Бука — совсем мерзкий. Голый, бледный, с синими прожилками. И пятна синие по нему пошли.

А Стрый больше всех веселился. Полувзрослым стал, дразнить никто не будет. И палец к нему вернулся, теперь двенадцать пальцев на руках, как у всех нормальных людей.

А потерял бы на охоте ещё один палец, стал бы на Буку похож.

Вот бы мы тогда на него поохотились!

© Александр Уваров, 2018–2021.

© Сетевая Словесность, публикация, 2018–2021.