У ворот Северина - [127]

Тэнэсикэ дал команду, прогремел залп из двух орудий, и оставшаяся часть стены второго этажа рухнула. Пулемет смолк. Румыны поднялись с земли и двинулись к дому, но тут же опять залегли: пулемет заговорил снова. И только третий орудийный залп заставил его навсегда замолчать. Балконная дверь приоткрылась, и чья-то рука просунула в щель самодельный белый флаг — палку, к которой было привязано полотенце.

Бой закончился, все до единого немцы сдались. С поднятыми руками, бросив оружие, они выходили по одному из разбитого здания комендатуры, беспрекословно подчиняясь солдату Ницэ Догару, которому поручили сопровождать пленных.

Тем временем румынские солдаты и бойцы рабочих отрядов с опаской вошли в дом. Двери сорваны с петель, столы и стулья перевернуты… Остро пахло порохом, табаком и потом.

По засыпанной толстым слоем битого стекла и штукатурки лестнице бойцы поднялись на второй этаж. Ганя шел впереди — с пистолетом в одной руке и электрическим фонариком в другой. Здесь была та же картина: выломанные двери, пробитые потолки, всюду густой слой осыпавшейся штукатурки. На вешалках — прорезиненные темно-серые плащи, портупеи, фуражки, пилотки. В одной из комнат на столе стояли кофейные чашки, термос с отвинченной крышкой, полные окурков пепельницы, валялись пачки сигарет. На ручке окна — зеркало в никелированной оправе, а рядом на подоконнике — мыло, кисточка для бритья, распечатанная пачка лезвий…

И в каждой комнате — трупы. На линолеуме коридора, на коврах кабинетов… Некоторые еще сжимают в мертвой руке дымящийся пистолет, возможно, это самоубийцы.

Тяжелая дубовая дверь. Узкий луч фонарика выхватил из темноты табличку с золотыми буквами на черном стекле — кабинет начальника комендатуры… На полу труп женщины: Лиззи Хинтц! Пальцы сжимают ручку желтого кожаного чемоданчика. В глазах застыл предсмертный ужас, рот искривлен в судорожной гримасе, на белой шелковой блузе — пятно крови. У стены — два больших, плотно набитых чемодана, поодаль, у стола, валяются разбитые очки в золотой оправе.

— Драпать собиралась, сука! — Райку пнул ногой один из чемоданов. Он развязал ремни, открыл крышку и удивленно воскликнул: — Золото!.. Браслеты, кольца, золотые коронки!.. Это же надо, столько награбить!..

На пустом столе коменданта белел листок бумаги. Динку повертел его в руках. Письмо? Ганя посветил фонариком, и Михай прочел:

— «Дорогой Ганс! Ничего не знаю о твоей судьбе. Не хочу верить слухам и буду ждать… Хотя, скорее всего, жить мне осталось недолго…»

— Не теряйте времени! — Райку скомкал письмо и швырнул на пол. — Нас ждут дела поважнее!

Сдавленный крик послышался из соседней комнаты. Все бросились туда. Остановившись на пороге, капрал Динку поднял дуло пистолета. Подоспевший Ганя направил в темноту луч своего фонарика.

Прижимаясь к стене всем телом в отчаянной попытке слиться с ней, стоял человек. Руки его были подняты, но не с мольбой о пощаде, а так, будто он из последних сил судорожно сжатыми пальцами уцепился за невидимый крюк. Лицо его перекосила дикая гримаса, рот был разинут, на крахмальную рубашку текла слюна, глаза обезумели от ужаса…

— Часовщик Хинтц! Ну, с этим все ясно — спятил, нервы не выдержали! — Ганя махнул рукой. — Пошли, здесь нам делать нечего.

Комнату за комнатой они обошли все здание. Одни трупы, в живых никого.

— Капрал Динку! Возьмите нескольких солдат и соберите все, что здесь осталось: оружие, папки с документами, карты… Составьте опись и сдайте в полк как трофеи, ясно?

— Слушаюсь! Начинать прямо сейчас? — Динку устало вытер рукой запыленное, черное от сажи, осунувшееся лицо, застегнул ворот и одернул китель.

— Можно завтра, с утра. Сейчас поздно. Выставьте посты и возвращайтесь в казарму.

Ганя и Райку вышли на улицу. Надо торопиться, еще столько дел: распорядиться насчет раненых, отправить пленных под конвоем в полк… Во мраке перекликались солдаты, таская ящики с боеприпасами, пулеметные ленты. Кое-где украдкой курили, пряча сигарету в рукав или полусжатый кулак. Раненых — все трое новобранцы, совсем еще мальчишки — отправили в госпиталь. Пленных построили в колонну. Немцы подавленно молчали, с опаской подглядывая на румынских солдат. Кто-то из пленных попытался заговорить с соседом.

— Отставить! — рявкнул Ницэ Догару. — Ишь разговорились! Еще одно слово — и посажу на штык, как на вертел, ясно? — Он выразительно погрозил пленным винтовкой. — У, немчура проклятая! Забыли, как на фронте нас материли? Одну матерщину и выучили…

Колонна тронулась. По обеим сторонам шли румынские солдаты: винтовки наперевес, палец на спусковом крючке.

А основная часть роты построилась и зашагала в казарму.

— Шире шаг, ребята! — торопил капрал Динку. Он понимал: усталые, взвинченные боем люди уснут нескоро, а ночь коротка, надо успеть отдохнуть, кто знает, что ждет их завтра?

Из-за угла на велосипеде показался плутоньер Грэдинару. Увидел строй, резко затормозил и соскочил на землю.

— Младший лейтенант где? — крикнул он.

— Только что ушел. По этой улице, вместе с отрядом рабочих.

— Ладно, попробую догнать. Но если не сумею, передай, пусть срочно идет в казарму. Господин полковник велел. Динку! Дин-ку-у! Ты где?