У ворот Северина - [126]

Через несколько минут шквальный огонь обрушился на здание комендатуры. Посыпались стекла, черепица, ветки деревьев. В считанные секунды будка часового превратилась в решето, пули прошили кузов и шины грузовика, стоявшего во дворе в тени абрикосовых деревьев, и под ним растеклась лужа масла и бензина. Машина запылала, загорелись деревья… Еще немного — и страшный грохот потряс все вокруг: взорвался бензобак, двор заволокло удушливым черным дымом. Пулеметная очередь скосила древко нацистского знамени, укрепленного на балконе второго этажа, и большое полотнище с белым кругом и черной свастикой посередине повисло как тряпка. Пули отскакивали от стен и разлетались рикошетом во все стороны, сыпалась штукатурка, покрывая белой пылью вьющийся по стенам плющ.

Немцы отвечали автоматными очередями.

Ганя, стоя рядом с Райку, наблюдал за ходом поединка в бинокль. Оба были обеспокоены: уже десять минут как идет стрельба, а толку пока никакого. Надо поторапливаться. Вот и с Дуная ветерком потянуло, ночь наступает.

37

Лучи заходящего солнца блеснули в единственном оставшемся целым окне комендатуры и погасли. Сумерки быстро сгущались. Ганя опасался, что осажденные под покровом ночи попытаются прорвать кольцо окружения, боеприпасов у них, вероятно, достаточно. В бинокль ему было хорошо видно размещение немецких огневых точек: на втором этаже два или три станковых пулемета вели непрерывную стрельбу сквозь наспех пробитые в стене бойницы. Темноту то и дело вспарывали пулеметные очереди, не умолкая свистели пули.

— Кто-нибудь знает внутреннюю планировку дома? — спросил Ганя. Люди, стоявшие рядом, только плечами пожали, никто из них там не бывал. — Я думаю, надо идти на приступ, — обратился он к Иону Райку. — Правда, опыта у меня в таких делах никакого, на фронте я не был. А в училище нам говорили, что бой в помещении — дело трудное, нужна сноровка, и немалая. Так что жертвы неизбежны. Но иного выхода я не вижу.

Подошел Михай Георгиу. Он слышал только последние слова Виктора.

— Господин младший лейтенант, — сказал он, — разрешите обратиться? Я думаю, надо атаковать их с тыла. Держать дом под шквальным огнем с фасада и отвлекать внимание немцев. А основные наши силы пусть подойдут к ним сзади. И тогда…

Согнувшись, подбежал взмокший солдат и, задыхаясь, доложил:

— Господин младший лейтенант, орудия прибыли. Меня послал плутоньер Тэнэсикэ, просил узнать, что с ними делать дальше.

— Разве Тэнэсикэ вышел из госпиталя? Он же совсем больной!.. А где старший сержант Гэлушкэ?

— Я его не видел, господин младший лейтенант. Которые с орудиями пришли, говорят, он в казарме остался, что-то там с противогазами… И еще говорят, Тэнэсикэ сам напросился. Больше некому было идти…

— Передай ему, я сам сейчас приду. Ох и жулик этот Гэлушкэ! Дождется он у меня… Динку, я пойду укажу им цели — бить будем прямой наводкой. И к Глигору заодно загляну, в группы рабочих. Потом вернусь сюда. Ты понаблюдай пока, как ведется стрельба.

Гулко бухнула пушка, и старое здание содрогнулось. На втором этаже между окнами треснул простенок. Следующий выстрел заставил замолчать пулемет. Еще один — и рухнула часть стены, засыпав мостовую щебнем и кирпичом, обломками оконных рам. Через обнажившийся пролом были видны остатки разбитой печки, разодранные в клочья портьеры, сломанный письменный стол, опрокинутые стулья. Четвертый выстрел — и новая брешь в стене. Взрывом выбросило на улицу пулемет, а вместе с ним и пулеметчика. Немец дернулся несколько раз и затих, вытянувшись на груде щебня. И вот прокатилось дружное «ура»: румынские солдаты поднялись в атаку. Двигаясь перебежками вдоль стен, окружая здание сзади, с боков, они подходили все ближе и ближе. С берега Дуная наступали рабочие во главе с Глигором.

— За мной, вперед! — крикнул Глигор, и голоса рабочих слились с голосами солдат в едином грозном «ура»; лавина стремительно покатилась к осажденному дому.

— По окнам стреляйте, ребята, по окнам! — кричал Михай Георгиу. С ручным пулеметом в руках он в два прыжка пересек улицу и прижался к железной ограде здания городского суда.

Огонь усилился, пули жужжали в воздухе, точно рой растревоженных пчел. Но что это?

— Господин младший лейтенант! Глядите, они выкинули белые флаги!..

Ганя поднес бинокль к глазам. Действительно, из нескольких окон свисали белые тряпки. Он с широкой улыбкой повернулся к Райку.

В ту же секунду над его ухом просвистела пуля и угодила в застекленную веранду дома, возле которого они стояли. Посыпались стекла, кто-то вскрикнул.

— Они продолжают стрелять! Как же так? — Райку оттащил Ганю за угол дома.

— Видно, не все согласны сложить оружие, — предположил Ганя.

Все замерли в ожидании. Выстрелов, однако, больше не было. Несколько офицеров и унтер-офицеров нетвердой походкой вышли из центрального подъезда здания и остановились с поднятыми руками, в страхе оглядываясь по сторонам, без фуражек, в расстегнутых мундирах, иные просто в рубашках с закатанными рукавами. Никакого оружия при них не было.

Ганя и Райку двинулись им навстречу, за ними Михай, Динку и кое-кто из солдат. Но не успели они сделать и десяти шагов, как раздалась пулеметная очередь. Прав был Ганя, видно, не все немцы собирались сдаваться. Двое румынских солдат упали, сраженные наповал. Пулемет, установленный у крайнего верхнего окна, строчил без перерыва, не давая поднять голову или отползти. Наконец, воспользовавшись короткой паузой, Ганя послал капрала к артиллеристам, пусть ударят по окну прямой наводкой.