У ворот Северина - [118]

Солнце уже сильно припекало, в воздухе стоял удушливый запах гари. Людей было мало, они шли сумрачные, с темными окаменевшими лицами, осторожно пробираясь между ямами и завалами.

— И все это натворили проклятые фашисты. А теперь притаились!

— Но мы же объявили им войну! — сказал Санду.

— Я говорю о тех, кто пока еще здесь, в городе. Начальник городской управы Жирэску не желает, видите ли, дать им под зад коленкой и сбивает с толку полковника Предойю. Похоже, наше начальство решило вести дело с фашистами, не снимая белых перчаток.

— Стапельный цех разрушен прямым попаданием бомбы, повреждены электростанция, металлоремонтная мастерская, механический и сборочный цехи. Одно время мы даже работали не здесь, сначала в селе Моловэц, а потом в Крихальском лесу.

Ближе к городской управе стали попадаться уцелевшие магазинчики. На прилавках был разложен нехитрый товар: ткани, домашние туфли из клеенки с шелковыми помпонами, калоши, мужские шляпы, катушки с нитками, льняное полотно. У книжного магазина сидел на своей скамеечке чистильщик Бобочел. Перед ним стоял ящик с гуталином и щетками, на коленях — ломоть черного хлеба и кисть винограда. Бобочел закусывал. Впрочем, это приятное занятие не мешало ему все время быть настороже. Оно и немудрено: у противоположного тротуара, в тени своих пролеток, расположились извозчики, извечные его недруги. Бобочел знал: с этой братией держи ухо востро, того и гляди, какую-нибудь пакость подстроят. Вот и сегодня — наладился кто-то стрелять в него из рогатки, и не чем-нибудь, а крупными красными сливами! Стрельнет и спрячется за рекламным щитом лотереи. Процент попадания, правда, невелик, но достаточен, чтобы вывести человека из себя. И ловкий, бестия, никак его не выследить! Бобочел схватил сапожную щетку и злобно погрозил извозчикам. Он ни минуты не сомневался, что подлый обидчик — один из них.

— За что ты на нас взъелся, Бобочел? — крикнул дюжий детина. — Мы тебя не трогаем, чего ты расходился?

В ответ последовала яростная, очень выразительная жестикуляция. Мол, хоть и взрослые вы люди, а ни стыда у вас, ни совести, тьфу! Пантомиму чистильщика они встретили дружным хохотом. Оскорбленный Бобочел демонстративно повернулся к извозчикам спиной и принялся возиться со своими щетками.

Раздался резкий звук клаксона: из-за поворота вынырнул синий «мерседес» немецкого коменданта и, проскочив мимо здания городской управы, резко остановился возле «резиденции» Бобочела. Из машины вышел Клаузинг и, бросив белобрысому шоферу: «Ein Moment»[28], — важно зашагал к парадному входу городской управы. Следом за ним семенил переводчик.

— Гляди-ка, Бобочел, приятель твой приехал! — крикнул один из извозчиков и весело подмигнул немому. — Самое время о часах напомнить. Коли проиграл, пусть отдает! — И он выразительно постучал себя по запястью.

Бобочел вскочил и возбужденно замахал руками. Ткнул в сторону «мерседеса», потом звонко шлепнул себя по оттопыренному заду, обтянутому черными, в кожаных заплатах, штанами, и, поднеся к губам сложенные щепоткой пальцы, со смаком чмокнул. Мол ликуйте, братцы, немцам хана!

Прохожие, наблюдавшие эту сцену, одобрительно засмеялись.

Через некоторое время Райку с сыном уже входили в широкие ворота судоверфи. Старик вахтер Тудосе радостно кинулся навстречу. Райку знал его многие годы, когда-то даже сам обучался у него ремеслу клепальщика. Но что поделаешь, годы берут свое, состарился Тудосе, теперь вот вахтером устроился. Самый, можно сказать, осведомленный на верфи человек, подноготную каждого знает. И сейчас, едва увидев. Райку, старик с готовностью выложил: это Панделе выдал его тогда директору. Какой Панделе? Да этот, из столярного цеха, мерзкий человечишка, слизняк, агент полиции. Ребята от него шарахаются, как от чумы… Райку огляделся. Лозунги, лозунги. На стенах, на дверях, на кусках жести, где мелом, где красной краской… Компартия призывает рабочих к бдительности. Враг еще не сдался. Предстоит серьезная схватка и с немецкими фашистами, и с их румынскими прихвостнями.

…За электростанцией, в доке, лежала перевернутая вверх днищем баржа. На огромном металлическом брюхе белела прокламация, напечатанная крупным типографским шрифтом. Прилепил, наверное, кто-то из ночной смены. Вокруг толпились рабочие, молодые и старые, с молотками, разводными ключами, сверлами. Каждому интересно было узнать, о чем написано в прокламации. Пожилой слесарь в замасленной рубахе тщетно пытался навести порядок.

— Потише напирайте, эй вы там, сзади! Чего навалились? Так недолго и покалечить!

— Верно, ребята, чего пихаетесь? Пусть кто-нибудь один прочитает!

В толпе задвигались, и вперед, энергично работая локтями, протиснулся широкоплечий коротышка. Пробившись к барже, он оперся на плечо долговязого соседа, одним прыжком вскочил на кучу листового железа и обвел толпу презрительным взглядом. У коротышки был красный, как спелый перец, нос и под ним черные усики щеточкой. Рабочая куртка в опилках, из нагрудного кармана торчал складной железный метр и большой красный карандаш, какими обычно пользуются столяры. «Панделе… Панделе», — зашептались рабочие.