У пределов мрака - [39]

Его поразила господствовавшая в залах и переходах мертвая тишина, едва нарушавшаяся, если прислушаться, упорной деятельностью жуков-точильщиков и серебристыми звуками падения капель неизвестно откуда сочившейся воды. Нет, тишину нарушали также легкие прикосновения к струнам арфы. Он направился к источнику звуков и остановился перед закрытой дверью из черного дерева.

Неужели замком владели коварные духи, издевательски напоминавшие ему о давно прошедших днях и утраченном счастье?

За закрытой дверью Маргарет пела:

Июльское солнце тонет в багровом закате, Последняя ласточка скользит над полем, На котором уже засыпают цветы…

Не отдавая себе отчета в недостойном поступке, он резким движением распахнул дверь.

Графиня Эрна в лиловом платье смотрела на него широко открытыми глазами.

Выражение легкого испуга в ее глазах сразу же пропало, и на губах появилась презрительная улыбка.

Я думала, что даже в Англии стучат в дверь перед тем, как войти, — сказала она ядовитым тоном.

Но Эксхем был слишком потрясен, чтобы заботиться о подобных пустяках.

Я могу попросить вас, графиня, больше не петь эту песню, пока я нахожусь под вашей крышей.

Она засмеялась, и ее смех прозвучал оскорблением.

Не знала я, что герой схватки у Лакедивских островов и отважный офицер Веллингтона может оказаться столь трогательно чувствительным.

Потому что ваша осведомительная служба работает хуже, чем можно было надеяться, — ответил Джон.

Не говорите так необдуманно, капитан Эксхем, вам скоро придется судить самого себя. Но хозяйка дома склоняется перед капризами своих гостей… рыцарей, приглашенных в гости… Каковым вы как раз и являетесь. Вы ждете извинений с моей стороны? Я готова извиниться перед вами!

— Поскольку вы должны были поговорить со мной о делах, — сказал Джон, подчеркнув слово «дела», — я сегодня остаюсь у вас. Конечно, я лавочник, как говорил герцог, а для лавочников дела прежде всего. Поэтому я завтра избавлю вас от обязанности принимать такого гостя, как я, и покину Гейерштайн.

— Как вам угодно, капитан!

Она открыла незаметную боковую дверь и оставила Джона в одиночестве в своем будуаре.

Розы и лилии… Любимые цветы Маргарет…

На стене висели рапира, теннисная ракетка и коньки…

В конце концов ему удалось добраться до розария.

Вечером он нашел Эрну фон Гейерштайн в столовой, где ужин подавал молчаливый Леонар.

Герцогиня поменяла лиловое платье на строгий черный костюм с высоким воротником; теперь она походила на строгую школьную учительницу.

Ужин был не слишком обильным, но вполне достойным: жареные цыплята, паштет, земляника со взбитыми сливками.

Как Эрна, так и ее гость явно страдали отсутствием аппетита, и Леонару пришлось отнести на кухню блюда, к которым никто так и не прикоснулся.

Джону понравилось вино, которым были наполнены старинные бокалы, несомненно, вино из виноградников Гейерштайна. Мысли Джона невольно вернулись в Гент, в небольшую комнату на улице Монне, где он в первый раз увидел портрет юной графини.

Леонар освободил стол и принес кофейник и великолепный сервиз саксонского фарфора, гордость мейсенских мастеров.

Ни одного слова не было произнесено за столом за весь ужин.

Смеркалось, и тени заполнили столовую. Леонар зажег свечи.

В мягком золотистом свете Эксхем видел, что на лице графини печаль сменялась беспокойством.

— Я жду сегодня своего поверенного в делах, советника Трюммеля из Дрездена, — сказала она наконец. — Не знаю, что могло задержать его, это человек крайне пунктуальный. Мне придется самой поговорить с вами о делах, капитан Эксхем.

— Очевидно, разговор предстоит о чем-то важном, раз уж ваша милость сочла необходимым пригласить своего поверенного в делах, — сказал Джон.

— Да, так оно и есть.

Графиня подошла к окну и посмотрела на дорогу, ведущую в Дрезден.

— Никого не видно, — вздохнула она.

— Совсем как в случае с сестрицей Анной[30] из сказки, — пошутил Джон, но графиня не обратила внимания на его слова.

Вернувшись к столу, графиня принялась перелистывать записную книжку.

— Вы одолжили большую сумму моему брату Ульриху, — начала она, но Джон остановил ее.

— Графиня, я приехал сюда, чтобы побеседовать с вами о своем лучшем друге, вашем брате, о его последних часах…

— Вы не сможете сказать мне ничего, чего бы я не знала, — сухо возразила графиня.

— Хорошо, я промолчу о смерти Ульриха. Но вы, упомянув, что я одолжил деньги вашему брату, сказали неправду.

Эрна покраснела.

— Я сказала то, что хотела, — сердито воскликнула она. — Не думаете же вы, что граф Гейерштайн может «взять» чужие деньги, капитан Эксхем? Вот исходная сумма с добавлением процентов, набежавших за это время. Сожалею, что Трюм- мель не приехал, иначе я не стала бы говорить об этих деньгах; денежными вопросами должны заниматься деловые люди. Не думаю, что для вас эта сделка окажется невыгодной.

Каждое слово Эрны было, как удар дубиной по голове Эксхема. Он сидел, потеряв дар речи, и ошеломленно смотрел на графиню.

— Трюммель все подсчитал, а потом, совсем недавно, показал свои расчеты официальным экспертам. Именно поэтому, капитан, я еще в декабре передала вам через Пробста просьбу отложить ваш приезд до одного из летних месяцев. Таким образом, теперь все улажено. Вам совсем не обязательно уезжать завтра, вы можете спокойно оставаться в замке, а я немедленно покину Гейерштайн.